Смущенно потупившись, я прошептала:

– Как будет угодно вашей безмятежности, – и отвернулась к представлению.

– Раз мы пришли к согласию, Филомена, – дож расслабленно прислонился к спинке и нашел мою ладонь в ворохе шелка, – самое время рассказать мне о том, каким образом синьорина Саламандер-Арденте очутилась на отмели близ острова Николло как раз в момент обручения меня с морем.

– Можно назвать это божьим промыслом…

Отодвинувшись так далеко, что подлокотник вонзился мне в бок, я пыталась вырвать руку.

– Не дергайся, – ласково сказал Чезаре, – иначе я посажу тебя к себе на колени.

– Это противоречит протоколу!

– Да кого волнует протокол? Публика жаждет проявлений страсти от двух молодых людей, один из которых красив и не обделен вниманием противоположного пола. – Дож улыбнулся и пояснил: – Я имею в виду себя.

Мои губы растянулись в оскале:

– Попробуй, стронцо. И внимание противоположного пола надолго приобретет для тебя платонический оттенок.

– Как разнообразен лексикон благородных девиц! – Чезаре дернул меня к себе и обнял левой рукой за плечи. – Потерпи, рагацце, сейчас жонглеры закончат и праздник переместится в менее официальные покои.

Чикко возбужденно пыхтела, накапливая жар. Сейчас мы с малышкой кое-что кое-кому устроим.

– Артуро! – негромко позвал супруг. – Ты надел перчатки?

– Да, ваша серенити.

Меня больно потянули за волосы у затылка и, когда голова моя отклонилась, синьор Копальди снял с меня саламандру и опустил в стеклянный шарик футляра.

Саламандры, как оказалось, даже мадженто, – простые создания. Очутившись в прозрачной сфере, они немедленно впадают в спячку.

– Хоть какой-то толк от сморчка-архивариуса, – хмыкнул дож. – Эта развалина, представь себе, прохлопала все документы, которые касаются синьорины Саламандер-Арденте. Божится, что их похитили у него из-под носа. Как думаешь, Филомена, не твой ли достойный синьор провернул эту кражу?

– Эдуардо? Это невозможно! Чтоб наследник да Риальто…

Я запнулась, поняв, что только что совершила огромную глупость. Серебристые глаза Чезаре победно блеснули.

– Торговый флот да Риальто? А ты вовсе не такая дурочка, как можно было бы подумать. Но кроме достойнейшего из смертных есть еще и бессмертный?

– Что?

Чезаре отвернулся к помощнику:

– Артуро, почему они вопят?

– Торжественная часть закончилась, ваша безмятежность. Публика требует поцелуя.

– Понятно. Дражайшая супруга, наша беседа переносится на другое время. – Дож встал, потянув меня за собой. – Встретимся за столом. Ах, чуть не забыл. Негоже разочаровывать подданных. И пусть утешением тебе послужит мысль, что поцелуй был мне не менее отвратителен.

Мягкие губы Чезаре накрыли мой рот, и я замерла. Без нашлепки ощущения были совсем другими, это раздражало. Супруг, видимо, испытал удивление. Его рот замер на мгновение, потом пришел в движение, и, вместо того чтоб пристойно отстраниться, этот стронцо обхватил меня за талию обеими руками, прижал к себе и…

– Ваша серенити, – бормотание Артуро разбило кокон тишины, в котором я очутилась, – еще не время.

Когда меня отпустили, я пошатнулась на ватных, ставших слабыми ногах и опустила занесенную для пощечины руку.

Почему моя слюна не отравлена? Это было бы так чудесно!

Дож смотрел на меня со странным удивленно-сокрушенным выражением:

– Прости, дорогая, мне нечем тебя утешить.

– Что?

– Мне понравилось.

И стронцо Чезаре, насвистывая под нос, удалился. Видимо, чтоб уязвить меня еще больше, в его правой руке подпрыгивал стеклянный футляр со спящей Чикко.

– Умница, – сказала Маура, ведя меня под руку по длинному коридору, – держалась как настоящая королева.

– Он забрал мою саламандру!

– Но ведь не убил? – Карла держала меня под другую руку. – Улыбнешься пару раз или заплачешь, и тебе ее вернут.

– Он не дает мне развод.

– А ты потребовала развода прямо на троне?

– До или после поцелуя?

И чертовки захихикали.

– Меня чуть не стошнило, – соврала я.

– Нечем тебе тошнить, – отрезала Таккола и сунула мне в рот печеньице.

«Значит, голова кружилась от голода, – решила я, энергично жуя. – И слабость от этого, и путаные мысли. Одной водой жив не будешь».

– Куда мы идем?

– Переодеваться. За ужином дож с догарессой могут выглядеть менее официально.

– И умыться тебе надо, – вздохнула Панеттоне, – с краской я переборщила.

– А я говорила!

– Потому что лестница длинная, с подножия лица донны догарессы не рассмотришь.

– Ужин пропустить можно? – перебила я разгорающийся спор. – Попросить что-нибудь принести в спальню?