Горячая пища выдается 2 раза в день: обед и ужин. Обед состоит из отвратительного супа на треске без каких бы то ни было приправ и двух ложек каши, обычно пшенной; на ужин — снова каша, тоже обычно пшенная (редко гречневая), в том же скудном количестве и без масла. Крупа для каш отпускается затхлая.

"Хозяйственная часть" доносит в Москву о том, что "имеющийся в лагерь скот идет в пищу заключенным". Это, в лучшем случае, фантазия. Заключенные питаются исключительно треской, не всегда свежей. В очень редких случаях по коммунистическим праздникам, например, (7 ноября или 1 мая) — в общую кухню с бойни привозятся головы, ноги и хвосты зарезанного скота. В такие дни несчастным заключенным нищенский соловецкий обед кажется пиршеством Лукулла. Отдаются в общую кухню и туши заболевшего скота, в результате чего я был свидетелем ряда отравлений.

Мечта всего лагеря — получать продукты для обеда и ужина на руки и самому готовить себе пищу — для подавляющего большинства неосуществима. Такой порядок сузил бы рамки административного грабежа, а потому выдача продуктов на руки производится только "по блату". "Политические и партийные" получают все продукты только на руки; об их пайке я буду говорить в следующей главе подробнее.

Читатель уже знает, что по милости администрации соловецкая "центрокухня" находится рядом с центро-сортиром. Это обстоятельство, а также крайняя нечистоплотность поваров «центро-кухни» (исключительно из числа "шпаны") превратили кухню в мерзостную клоаку. Только систематически голодающие соловецкие узники могут есть эти вонючие "обеды и «ужины» без отвращения. Вновь прибывающие заключенные продолжительное время не могут без отвращения и позывов к рвоте подносить ложки ко рту. Повара «центро-кухни» не только обкрадывают заключенных при варке и раздаче обедов и ужинов, но и отдают всегда явное предпочтение своему {184} «классу» — таким же уголовным, в ущерб «каэрам», никогда не получающим полностью даже свои скудные порции.

В «центро-кухне» почему-то никогда нет кипятку. Заключенным сплошь да рядом приходится самим кипятить воду в консервных жестянках.

Ни тарелок, ни ложек, ни ножей заключенным в Соловках не выдается. Все это «каэры» должны привозить с собой или покупать в соловецких ларьках. Кто с собой ложки не привез, а денег купить ее нет, — ест руками.

Опровергая "наглую клевету кровавой буржуазии", правдивое московское ГПУ всем прибывающим в Москву иностранным рабочим делегациям заявляет, что заключенные в Соловках не только "получают вполне достаточный паек", но при особо тяжелых работах, когда необходимо усиленное питание, им выдаются особые суммы на руки помимо "вполне достаточного" пайка.

Конечно, это чекистская басня. Весьма возможно; что «премиальные» (в размере от 20 до 60 копеек в день) и полагаются; вне всякого сомнения, эти «премиальные» проводятся в отчетностях лагеря, но никто из заключенных никогда ни копейки не получал, не получает и получать не будет. В некотором смысле я могу считать себя "соловецким старожилом"; привезенный на Архангельского лагеря, я прибыл на Соловки в первый же день их превращения в «Слон» и пробыл в них около 3 лет. За этот период я прошел всю лестницу принудительных работ, от канцелярских до торфа и лесорубок. Но ни разу за свой труд, в чем бы он ни заключался, я не получил ни одной копейки.

Выдача заключенным «премиальных» совершенно не соответствовала бы основному смыслу "северных лагерей особого назначения"; всяческими мерами, непосильными, трудом, голодом, моральным и физическим гнетом обречь на смерть всех соловецких узников.

Строго следуя своей цели, для чего, спрашивается, Дзержинский, Бокий, Ногтев и прочие — стали бы отдалять выдачей «премиальных» столь желанную гибель "врагов советской власти"?

"Контрреволюционеры" не только отдают все свои силы, весь свой труд в жертву ненасытному ГПУ и его соловецким агентам. Соловецкие узники обязаны и развлекать лагерную администрацию.

Для этого и устроен (в бывшей ризнице) «Культпросвет» "культурно-просветительный" блефф, яркими большевистскими плакатами, портретами богов коммунистического Олимпа, громкими словами прикрывающий свое убожество.

Столп и утверждение вообще всего советского строя — реклама, бешеное раздувание "великих завоевали октябрьской революции", хотя бы эти завоевания и ограничивались бы развитием людоедства, поголовной неграмотности и венерических заболеваний. Тем же целям саморекламы служит и соловецкий «Культпросвет»: "Европейская кровавая буржуазия разносить небылицы о Соловках, а в лагере даже культурная работа ведется"!..

Ведется же она так:

К принудительному труду в «Культпросвете» насильно привлекаются художественные силы из числа заключенных (в лагере довольно много писателей, артистов, художников, музыкантов, певцов; обычно вся вина этих "контрреволюционеров от искусства" заключается в том, что они бесстрашно защищали старые традиции литературы, живописи, музыки и театра от бездарно-футуристических наскоков советских «гениев» типа Меерхольда). Эти подневольные культурные работники в правах и обязанностях ничем не отличаются от помещичьих трупп эпохи крепостного права.

Их заставляют выступать в пошлых агитационных спектаклях и концертах, лубках и пьесках, идеализирующих советскую власть и лагерную {185} жизнь. Нашлись среди заключенных актеров и подхалимы, «зарабатывающие» расположение к себе администрации эксплуатацией труда и таланта других артистов, вынужденных под угрозой репрессий развлекать чекистов подлинной игрой и смехом сквозь слезы. Таковы, например, артист драмы Борин, человек не без театральных способностей, но нравственно павший, пьяница и плут, и некий Арманов, шарлатан и полнейшая бездарность, что, однако, не мешает ему выдавать себя за артиста известного московского театра Корша.