Все соловецкие чекисты скрывают свое достаточное темное прошлое. Но по примеру тех, прошлая жизнь коих стала известной заключенным, можно безошибочно утверждать, что почти вся соловецкая администрация {195} укомплектована бывшими уголовными преступниками, по легкомыслию выпущенными из тюрем, наряду с политическими, весной 1917 года.

Установив этот факт, не трудно понять, почему положение заключенной на Соловках «шпаны» несравненно легче положения «контрреволюционеров». Общность происхождения, воспитания, многолетнее пребывание в тюрьмах и на каторге, постепенно сближают две группы соловецких уголовных: стоящую у власти и прибывающую в Соловки в качестве заключенных.

Не трудно понять и то, что «шпана» не только ничего не имеет против насилий над «контрреволюционерами» со стороны администрации, но и поддерживает мероприятия этой последней в данном направлении. В особенности бросается это обстоятельство в глаза в крупнейшем отделении Соловков концентрационном лагере на Поповом острове (близ города Кемь). Описанию Кемского лагеря посвящена следующая глава.

Я уже говорил о тех условиях быта, режима, работ, питания и пр., в которых вынуждены жить «контрреволюционеры». За что же попала в соловецкую каторгу эта многотысячная толпа, воистину не знающая деления на национальности, религию, пол и возраст?

Mне приходилось одно время близко знакомиться с делами соловецких «контрреволюционеров», в перерывах между лесорубками и "штрафными изоляторами". Первое, на что обращает внимание всякий соприкасающийся с соловецкой канцелярией, это — резкое несоответствие между «преступлением» того или иного заключенного и карой за него.

"Главный руководитель контрреволюционного заговора". Или:

"Уличен в многолетнем шпионаже в пользу иностранной буржуазии".

По кодексу наказаний ГПУ за такие преступления полагается: в первом случай расстрел, во втором — расстрел или 10 лет «концлагеря». Между тем «преступники» приговариваются к 2–3 годам Соловков.

Чем же вызывается такая «гуманность»? Ответ на этот вопрос может быть только один: не хватает материала для полного обвинения и наказания в полной мере.

Лица, которым предъявлены такие громкие обвинения, никогда и близко не стояли к "организации контрреволюционного заговора" или к "шпионажу в пользу иностранной буржуазии". Но их по каким либо причинам надо бросить в тюрьму и ГПУ предъявляет им соответствующие статьи уголовного кодекса (в данном примере 64 и 66), не имея на то никаких оснований.

Применение такого "упрощенного судопроизводства" не отрицает и само ГПУ. Когда в 1924 году в Соловки прибыл начальник юридического отдела ГПУ Фельдман и один из заключенных заявил ему жалобу по поводу того, что он попал в Соловки по 64 статье (шпионаж) не будучи никогда шпионом, Фельдман ответил в присутствии всего лагеря:

"Вы недовольны своей статьей? Мы можем применить к вам другую статью. Понятно, у вас шпионажа не было. Но не все ли вам равно? Вас надо было изолировать. А по какой статье — это безразлично…"

Фактическое наличие преступления и юридическая обоснованность приговора считаются на Соловках просто буржуазными предрассудками. Это хорошо известно всем и в самом лагере, и во всей России. Недаром так распространена поговорка:

"Был бы контрреволюционер а статья найдется".

Навстречу произвольному толкованию любой статьи уголовного кодекса, вынесению любого приговора идет и сам «устав» о Соловках. Первый параграф этого выработанного ГПУ и утвержденного ВЦИК'ом "Секретного положения о соловецких лагерях особого назначения" гласит буквально следующее: {196} "Соловецкие лагеря организованы для особо вредных государственных преступников, а также лиц когда либо могущих быть государственными преступниками".

Таким образом, каждому чекисту предоставляется право в душе любого советского гражданина прочесть тайное желание быть в будущем государственным преступником и, на основании этого "неопровержимого доказательства", послать его в Соловки. Дальше идти некуда.

Присылкой на Соловки «контрреволюционеров» раньше заведывал особый "Отдел высылок" при "Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем, спекуляцией и преступлением по должности" (Че-Ка). Когда последняя была переименована в ГПУ, "Отдел высылок" заменила "Комиссия по административным высылкам при ГПУ" (существовали кроме того такие же комиссии при ВЦИК'е и Комиссариате внутренних дел). Недавно произошло новое переименование: "Комиссия по административным высылкам" стала называться "Особым совещанием при ГПУ".

Характер деятельности этих учреждений, конечно, все время оставался одним и тем же: «изолированием» так называемого "опасного элемента" без каких бы то ни было намеков на суд и законность. Даже приговоры и постановления о высылке на Соловки и теперь подписываются все теми же старыми знакомцами, гордостью ГПУ: обычно Езерской, реже Ягодой, Уншлихтом, Менжинским. (Менжинский Вячеслав Рудольфович, род. 1874 г. в Петербурге, отец преподаватель истории, с 1926 г. председатель ОГПУ, умер в 1934 г.; ldn-knigi))