— Оу, — выдохнула я, — это, не просто.

— Это, как говорит Юна, кабздец, как сложно, — усмехнулась Тоня, — но вы же не пришли сюда обсуждать мои проблемы. Давайте, рассказывайте уже!

Через час, Тоня нашла применение моим знаниям и опыту. Причем на Дестаре. Я просчитала оплату труда для сотрудников отсека достаточно быстро. Впрочем, там и не было сложных, каких-то особенных формул. Легко дались и цифры по закупу и импорту. Юна смеялась что-то вспоминая про сошедшиеся дебеты и кредиты и в конце концов, меня утвердили на должность в отсек Дестара.

— А может, выберем другое направление? — не смело уточнила я.

— Лёль, ну ты думай уже ж! У тебя котейка! Ему нужен его мир. Если плохо будет ему, то и тебе станет не весло, — аргументировала Юна.

— Лёль, а можно на него посмотреть, — Тоня сложила в просящем жесте обе руки. Юна тут же присоединилась следом.

— Ну не знаю, — засомневалась я. — Давайте попробуем, но не обещаю, что дотянусь.

Я мысленно позвала Кота. Потом ещё. И ещё.

Расстройство беременяшек уже было написано на их лицах, когда серый все-таки соизволил появиться. Но не успел он сделать и шагу, как девчонки накинулись на него, вплетая пальчики в длинную шерсть. А Кот от неожиданности замурчал так громко, что даже моя ревность вскинула голову.

«Они ждут котят», — извиняющееся начал оправдываться в моей голове тар, — «это выше моих сил. Я не смогу причинить им вред и воспротивиться тоже не могу».

Серый позволял себя тискать, а я почему-то вспомнила о Варежке. Кошка осталась дома. Одна. Снова.

Тар пригрелся у Тони. А я вышла из офиса Междумирья, чтобы заглянуть на свою работу и поблагодарить за всё Валерия Иваныча. Последний, к слову, был против такого скоропалительного расставания.

Найдя в моем лице, защитницу Крис и её связи, шеф надеялся на спонсорские инвестиции и поэтому заявление по собственному, да ещё без отработки подписывать отказывался. В ход пошли и сиротки, которые ко мне прикипели.

Я ведь работала в детском доме и каждый из ребят мне был очень дорог. Начальник знал об этом. Как и о том, что почти все оставшиеся от ипотеки деньги, я тратила на них. Себе оставляла мелочь. Ведь папа всегда снабжал меня крупами, картофелем и урожаем с дачи. На это и жила. А вот мальчишкам и девчонкам покупала конфеты и разные мелочи из стоковых магазинов.

Сердце рвалось из груди, когда Гришка выскочил за мной на улицу. Рядом плакала Леночка. Я обняла ребят, и тихо зашептала им на ушки:

— Я вас не оставлю. Я нашла новую работу и совсем скоро принесу вам много конфет.

— Нет, Лёля, пожалуйста, ну их эти конфеты, просто не бросай нас, — рвал моё сердце своими словами Гришка.

— А ну-ка не ныть! — постаралась скомандовать я, — разве я когда-то обманывала?

— Тебя не было два месяца, — прошептала Леночка, зарываясь лицом в мою футболку.

— Но я же пришла! Вы же знали, что я приду! — жестко оборвала детские истерики.

— Знали! Но вдруг, ты как мама? — прошептал Гришка, и приник ко мне рядом с Леночкой.

Остальные дети смотрели в окна и глотали слезы. Не выдержав, я сделала манящее движение рукой и они практически меня смели, окружив все вместе.

В голове пронеслись картинки прошлого.

Церковь. Я не помню кого крестили, но помню мальчишку, подошедшего ко мне тогда. Мы о чем-то сначала смеялись, а после он попросил меня забрать его с собой. Мне было 18. Я жила тогда с папой и конечно не могла привести 12-летнего подростка из детдома к себе домой. Но спустя пять лет, закончив экономический институт и увидев вакансию в приюте — сразу откликнулась на неё.

Валерий Иваныч, директор, был редкостный жлоб, но благодаря ему, ребята хотя бы не нуждались в первом необходимом. И ведь он по-своему любил их. Хотя они и не понимали его. Но в детском доме всегда было тепло и сытно. И пусть Иваныч был строг с ребятами, но каждая женщина, работающая здесь, замещала его суровость своей нежностью и лаской. Как и я сейчас.

— Отпустите, дети, — раздалось рядом. — Лёля придет ещё, если обещала…

Иваныч возник рядом и потянул на себя Гришку. Парень отдернул от меня руки и встал рядом с директором детдома, пряча мальчишескую слезу.

Дети медленно отходили от меня, размазывая уже высыхающие слезы по своим лицам. Кто-то из них уже научился маске безразличия и сейчас тренировал её на себе в пылу эмоций. От пяти до восемнадцати. Я знала каждого — с его мечтами и страхами. И от этого было только больнее.

Быстро выйдя за железный забор, смотрела на них сквозь решетку. Иваныч, на удивление, сначала не торопил. Но минут через пять, начал аккуратно подталкивать ребят обратно в дом.

Слезы стекали градом, пока я шла обратно домой. Хотелось вернуться обратно к малышам и выспросить у каждого — как прошел их день. Ведь эти дети больше всего на свете ценили не подарки, а простой человеческий интерес… Достаточно было спросить — как дела?