— Не к психиатру, а психоаналитику, а это не совсем одно и то же, — машинально поправил заместителя погружённый в размышления Гуллер. — Впрочем, тут ты может и прав. Мне этот Исмаилов представляется личностью психически нестабильной, шизойдного или стеройдного типа. Так что подозрение я с него не снимаю. И всё же, тут ещё много вопросов. И главный: не слишком ли много трупов для одного убийства? Оба укокошенных никак не монтируются у меня вместе. При жизни они не могли пересекаться: один обыкновенный забулдыга низкого пошиба, второй приезжий иностранец, судя по записным книжкам и найденному при нём томику стихов — интеллектуал. Создаётся такое неприятное впечатление, будто они искусственно соединены в одно время и в одном месте.

Гуллер также пояснил, что для него никак не вяжется, что оба погибших были убиты очень профессионально, в то время как ничто в биографии Исмаилова не указывает, что у него имеется соответствующий опыт и навыки.

— На войне он был лётчиком, то есть нажимал на кнопки. Любой хороший защитник обязательно за это уцепится.

Но Родригес возможных проблем для стороны обвинения на суде не видел:

— Чтобы свернуть шею в стельку пьяному и заколоть старика — большого искусства не требуется. И присяжные с этим согласятся.

Кроме двоих полицейских больше в кабинете кроме них никого не было. Сержант-пуэрториканец развалился в кресле начальника, откинувшись на спинку и водрузив ноги на стол, по лицу его блуждала самодовольная улыбка. Пауза затягивалась, и Родригесу было приятно осознавать, что последнее слово осталось за ним.

Гуллер зачем-то полез в ящик своего стола.

— Вот, посмотри, — на предложенном сержанту фото был запечатлён один из найденных в доме Исмаилова трупов, лежащий на прозекторском столе морга.

— Видишь эту небольшую отметину у него на груди под левым соском рядом со свежей раной? Знаешь что это?

Родригес взглянул мельком.

— Шрам от шила, либо стилета, а может в детстве случайно на гвоздь напоролся.

— Ни то и не другое. Лет двадцать назад этого поляка или француза, кто он там есть, не знаю, — проткнули штыком. А ещё у него ампутирована часть стопы — тоже после боевого ранения. Сразу видно — мужик бывалый, и смог бы за себя постоять. Выходит одно из двух: либо наш дилетант внезапно ткнул дядьку ножом и случайно угодил точно в сердце, либо там находился ещё кто-то. И это неизвестное нам лицо обладает профессионально поставленным ударом.

— Значит, имел место первый вариант, — упрямо произнёс Родригес.

Гуллер покачал головой.

— Может быть…. Хотя за двадцать лет службы мне ещё не попадался экземпляр, который бы до тридцати лет даже курицы не зарезал, а в один прекрасный день без всякой подготовки взял и мастерски замочил сразу двоих, даже манжет при этом не запачкав.

Родригес упрямо мотнул головой, его не устраивала игра в поддавки с явным преступником. Гуллер положил руку ему на плечо.

— Просто ты, Рико, недавно у нас в убойном… Ты вон хоть у ребят спроси: обычно неопытный убийца с первого удара вместо сердца в ребро ткнёт, да ещё раз десять-двадцать будет тыкать, прежде чем убьёт, при этом весь в крови перемажется… И между прочим, тому первому покойнику он свернул шею аккуратно, как петуху. Что ни говори, а чувствуется определённое мастерство.

Родригес отломал половину спички и вставил себе между зубов — из-за проблем с желудком он пытался бросить курить и должен был что-то чувствовать во рту вместо сигареты. Хотя без никотина его раздражение только усиливалось. И почему ему не достался в начальники кто-нибудь порешительней, посовременней! А его шеф был старомодным перестраховщиком со сморщенной мошонкой и ссохшимися от недостатка тестостерона мозгами. Настоящим «волосатым мешком» — так называли состарившихся на службе ветеранов. Будь он умнее, то добился бы у прокурора ордера на арест этого умника и дожал его здесь. Или хотя бы не мешался под ногами у тех, кто моложе и умней. «Чтоб тебя акула сожрала!» — в ярости мысленно пожелал шефу сержант.

Впрочем, чтобы достичь больших высот, полезно иметь рядом сильных врагов. Это поддерживает в тебе злость и кураж. Его отец при любом застолье поднимал обязательный тост: «За наших врагов!». И объяснял тем, кто не понимал: «Благодаря им мы становимся сильнее, движемся вперёд и чего-то добиваемся».

Про себя Родригес знал, что у него хватит мозгов и злости, чтобы вернуть всё, что у него забрали — репутацию, служебный статус, независимость. Он ещё доберётся до самых верхов! Ведь смог же он когда-то сначала вырваться из пуэрториканского гетто и получить образование, а потом сменить заурядный мундир патрульного на штатский костюм детектива не самого последнего отдела полиции, занимающегося разведкой — внедрением тайных агентов в криминальные структуры и работой с осведомителями.

Он то знал, чтобы сделать карьеру, военную ли, полицейскую — все равно, нужно, чтобы на уме было только повышение, повышение и еще раз повышение. Необходимо помнить, что продвижение по службе само по себе не происходит, его для себя тщательно подготавливают! Для этого надо уметь всегда быть на виду у высокого начальства, рекламировать собственные заслуги и не быть щепетильным в выборе средств.

Наверное, на лице сержанта промелькнуло что-то такое, отчего Гуллер почувствовал неловкость и примирительно сказал: