А смысл? К чему вообще может привести любое сопротивление? Только усугубить ситуацию, сделав тебе по-настоящему больно, сжать сердце паническим спазмом и врезаться в глубины сознания шоковой контузией летальной безысходности?

Казалось, Эвелин не выходила из подобного состояния в течение всей поездки, лишь изредка вспоминая, что она живой человек и, как любому разумному существу, ей нужно проявлять хоть какое-то подобие осознанных действий на глазах у других сопровождающих её людей. А вот всё остальное время она могла проводить на своё усмотрение в любом удобном для себя состоянии – либо в глубокой прострации, либо в нежелательных воспоминаниях недавнего прошлого, последствия которого теперь уносили её по широкому устью Великой Эммы к очень далёким от северной столицы южным графствам. И, похоже, ничего другого у неё никогда и не имелось, кроме тех же воспоминаний и не самого светлого прошлого.

Наша малышка Эва подросла и стала совсем взрослой?– с этих слов всё и началось. По крайней мере, по мнению самой Эвелин, именно они и положили обратный отчёт её последнего «становления», а точнее, окончательной потери себя, как самостоятельной личности. Правда, что мог тогда понимать ребёнок, которому только-только исполнилось восемнадцать и которого по этическим нормам того времени автоматически причисляли к старым девам, ступивших на первую ступень данного статуса?

По правде сказать, ей всегда становилось не по себе, когда тётушка Джулия обращаясь непосредственно к ней, начинала свои пространные беседы с подобных фраз. И в тот вечер Эва тоже меньше всего ожидала, что в её комнату явится выше упомянутая особа – самая старшая из сестёр Вудвилл, высокая, статная шатенка с весьма проницательным взглядом зелёных глаз, от которого постоянно хотелось спрятаться за ближайшей мебелью или портьерой. Но последнее было невозможным. Он всегда тебя находил, даже если ты действительно до этого беззвучно укрывалась за защитным барьером плотных штор на подоконной скамье в библиотеке или в одной из малых гостиных столичной резиденции Клеменсов.

Только в тот памятный вечер Эвелин сидела за туалетным столиком своего незамысловатого будуара и готовилась ко сну. Почти не глядя в зеркальное отражение, машинально расчёсывала длинные, пепельно-русые волосы, перед тем как заплести их в косу, и как обычно ни о чём таком особенном не размышляла. Может быть обдумывала сюжет последних глав последней прочитанной ею книги? Впрочем, как и всегда. Мысли ни о чём, как и все её последние годы на попечении семейства Клеменс.

Прятаться было негде, тем более от нежданного вторжения хозяйки дома, которая могла войти в любую комнату без предупредительного стука и полученного на него разрешения. Тётя Джулия не побрезговала своим правом и в тот вечер, даже не обозначив заранее своего появления в отрывшихся дверях предварительными шагами за оными со стороны коридора. Ходить бесшумно она и любила, и с такой же нескрываемой страстью постоянно практиковала.

А улыбка на её тёмных губах, хоть и являла экспрессию радушного участия и едва не материнской нежности, каждый раз и при любых обстоятельствах вызывала у Эвы приступ обморожения позвоночного столба со страстным желанием спрятаться по-настоящему.

«Подумать только, а ведь ещё совсем недавно была таким очаровательным ребёнком с невинным взглядом больших чистых глаз.» - неважно, что она при этом делала и как себя вела. Да, могла присесть на удлинённую банкетку-пуф у изножья кровати прямо за спиной племянницы, заботливо провести пальцами по шёлковым прядям необычного оттенка, якобы помогая справиться с их непослушностью и заодно полюбоваться игрой тусклого света газовых ламп в тончайших нитях густых волос, скользящего по ним чарующими переливами золотисто-красной меди. Но вот что при этом срывалось с её губ…

Эвелин всегда испытывала двоякие чувства от слов тётушки, которые явно несли какой-то иной смысловой контекст от изначального, тщательно завуалированный под приятные комплименты.

«Теперь такая большая, настоящая леди, разве что незамужняя. А восемнадцать лет – для свободной девушки, сама знаешь, слишком много. Очень плохо, что твои родители заранее об этом не позаботились, а я чуть было не упустила этот момент.» - любование отражением Эвы в мутноватом зеркале туалетного столика, казалось, должно было усыпить бдительность оцепеневшей девушки. Только всё было с точностью наоборот. При виде мягкой улыбки тётушки, дополняющей её нежный голос земной сирены искренностью честных намерений, по спине почему-то расползались невидимые языки ледяного пламени, тут же проникая под кожу обжигающим до костей ознобом. И никакого подобия умиротворения и внутреннего тепла. Наоборот. Тело вопило врождёнными рефлексами о скрытой опасности, даже если таковой не существовало и в помине.

«Упустили… О чём вы?» - каким-то чудом ей удалось побороть зашкаливающее волнение, будто собственный инстинкт самосохранения вложил недостающую смелость в её уста и чуть приглушил паническое оцепенение лёгкой вспышкой сопротивления. Да, той самой, которую тётка Джулия привыкла именовать дурной наследственностью, если таковая время от времени вырывалась на свободу в момент превышенного прессинга со стороны.

«О том, что ты у нас почти единственная, кто оказался не пристроенным в плане чьей-то законной невесты. Хотя и не удивительно, твоя бабушка оттягивала этот момент сознательно и довольно долго.»

«Но ведь… Софии тоже скоро восемнадцать, и она тоже ещё не замужем.» - защитные слова сорвались с губ раньше, чем Эвелин успела прочувствовать весь спектр эмоций, спровоцированный смыслом фраз Джулии Клеменс и ударивший наотмашь по сознанию, а после – по всем уязвимым точкам тела. «Дурная» наследственность брала своё ответным отпором до того, как разум осознавал, что же выдавал язык.

«Софи помолвлена с четырнадцати лет, так что её будущее давно определено, в отличие от твоего.» - и конечно, для тётушки Джулии это был даже не бой на равных позициях, а, так, лёгкая разминка разомлевшего перед сном ума. Улыбка на её губах не потеряла прежней мягкости и не стала натянутой, ну, может лишь капельку снисходительной. – «Если будем и дальше тянуть с поиском достойных женихов для тебя, боюсь, ты закончишь так же, как и твоя тётка Конни. А ты ведь не хочешь провести остаток своей жизни бездетной старой девой, в компании таких же скучнейших особ, как она? Или, не дай бог, попасть в пансионат для одиноких стариков с невоспитанным персоналом и скудным меню?»