Шрифт:
Описываемый ниже случай – один из тех, в которых мы "атаковали" непризнание посредством терапевтического вмешательства.
Семья состояла из молодой супружеской пары, Луиджи и Иоланты, женатых в течение нескольких лет, и двоих сыновей, шестилетнего Бруно, которому направивший их специалист поставил диагноз "аутизм", и трехлетнего Чикко, считавшегося "здоровым".
Речь пойдет о десятом сеансе, последнем в той программе, которая была назначена семье.
С самого первого сеанса мы слишком увлеклись их сложными взаимоотношениями с широкой семьей (для прояснения которых мы однажды даже приглашали на сеанс родителей жены) и в течение значительного времени не способны были увидеть, что основная задача этих "сложных внешних взаимоотношений" состояла в том, чтобы запутать и затемнить центральную проблему ядерной семьи – взаимоотношения между мужем и женой.
На девятом сеансе терапевты решили положить конец этому маневру с помощью предписания. В конце сеанса (завершавшегося, как всегда, обсуждением в команде) терапевты вручили семье письмо, с тем чтобы оно читалось до следующего сеанса, который должен был состояться через месяц. Процесс должен был быть ритуализирован следующим образом: вечером, непосредственно перед обедом, каждый четверг письмо должна была читать мать, каждое воскресенье – отец, без каких-либо комментариев во время чтения. Текст был составлен так, что мог осмысленно читаться без всяких изменений как отцом, так и матерью. Целью письма было раз и навсегда определить ядерную семью как отдельную и отличную от широкой семьи, тем самым очистив пространство от дедушек и бабушек, братьев и сестер, их жен и мужей и вынудив семейную пару встретиться с опасностью реципрокного определения взаимоотношений. Мы ожидали, что этот, по нашему мнению, сильный ход вызовет столь же сильную и потому информативную обратную реакцию. Содержание письма было следующим:
"Теперь, Бруно, я понимаю, почему ты ведешь себя как сумасшедший: чтобы помочь папе. Ты решил, что он слаб и один не сможет контролировать маму. Поэтому ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы мама была занята и связана по рукам и ногам, и даже Чикко помогает тебе своими бурными капризами. Благодаря тому, что ты заботишься о контроле за мамой, папа имеет больше времени для своей работы, и его жизнь становится легче".
Как и ожидалось, на следующем сеансе проявились различные реакции семьи. Луиджи, отец, апатичный, как всегда, но в этот раз с мертвенно-бледным лицом, Тут же заявил, что предписание выполнялось, но никакого заметного воздействия на Бруно не оказало. Иоланта, дрожа и с явной тревогой, сказала, что она ужасно страдала это время. Дети были еще невыносимей, чем обычно, И даже Луиджи впервые выказывал тревогу.
В ответ на вопрос мужчины-терапевта, чем она объясняет этот кризис, Иоланта заговорила о письме. Оно разбудило память, вызвало полное возвращение в прошлое! Она думала о родителях своих родителей, о своей семейной истории, об отце, который всегда кричал на нее и никогда ничего не разрешал, о матери, которая заботилась только об ее младшем брате Карло, а ее, еще маленькую девочку, превратила в его няню и постоянную компаньонку. Она ненавидела эту свою обязанность, а теперь Бруно – новый Карло для нее. Ее семья всегда связывает ее, она никогда не была свободна! С другой стороны, она знает, что этот сеанс (десятый) должен быть последним, и с его приближением она ощущала все большую тревогу. Она чувствовала ужас оттого, что ее бросят. Чтобы стать ближе к терапевтам, она купила книгу доктора Сельвини (женщина-терапевт из нашей команды) и перечитывала снова и снова ту часть, где приводится дневник пациента. Ей казалось, что этот пациент – она сама, вплоть до конкретных деталей… Высказав это все, она разрыдалась.
Мужчина-терапевт: "Итак, Иоланта, это письмо вызвало у вас мысли о нас. И что же вы к нам чувствуете?" [32]
Иоланта (внезапно успокоившись, с завлекающей улыбкой): "Я должна быть откровенна с вами, доктор. Для меня вы – пока еще тень. Но доктор Сельвини овладела моим сердцем! Ее улыбка – это все для меня. Улыбки, которые она дарит мне, когда мы прощаемся в конце сеанса… вот что помогает мне".
Мужчина-терапевт: "А вы, Луиджи, что вы чувствуете по отношению к нам?"
Луиджи: "… Я думаю, что вы милые люди… ммм… мне трудно сказать… (Решившись) Я не могу сказать, что испытываю к вам враждебные чувства."
Мужчина-терапевт: "Но какие реакции были у вас, когда вы читали письмо? Иоланта рассказала нам, а вы? Что вы думали?"
Луиджи: "Ничего особенного… Вы сказали, что я слаб… Это правда, но что я могу сделать с этим? (Пожимает плечами)"
Мужчина-терапевт: "Иоланта сказала нам, что вы испытывали тревогу, и это было в первый раз, что…"
Луиджи (дисквалифицирующим тоном): "Тревогу… да, пожалуй, можно сказать, что я не оставался равнодушным, и видя Иоланту такой расстроенной… и перспектива окончания терапии в такой ситуации… это было несколько…"
Иоланта: "Ты тревожился больше, чем я!"
Мужчина терапевт: "А вы, Иоланта, что вы чувствовали по отношению к Луиджи? Что вы думали после чтения письма?"
Иоланта (словно захваченная врасплох): "Что я думала?… Я думаю, что он… сейчас я скажу вам кое-что, что вас… (Ребячливо хихикая, прикрывая рот рукой) Я думаю, что он должен был бы быть для меня тем, кем никогда не могла быть моя мать… и если бы вдруг он смог это – что невозможно, – я поглотила бы его… уничтожила бы".
32
Этот вопрос был тактическим маневром, заранее спланированным командой с целью получения обратной реакции, которая могла бы пролить свет на игру семьи с терапевтами. Терапевты выслушали ответ, никак его не комментируя.
Во время этого разговора мы впервые увидели, что Луиджи взялся утихомиривать Бруно. Несколько раз он вставал, чтобы усадить ребенка на место. Что касается Бруно, мы увидели, что он вовсе не стал хуже, напротив, его состояние и поведение улучшились. В последние несколько сеансов он отказался от эхолалии и нечленораздельных криков, имевших место в начале терапии. На этом сеансе он вел себя гиперактивно, подчиняясь приказаниям лишь на несколько мгновений, – играл с пепельницами, высовывался Из окна. Чикко, насколько мог, подражал ему. Родители рассказали, что после второго сеанса Бруно стал иначе выбирать себе жертвы: теперь он изводил не женщин, а мужчин.
Комментарий. По мнению терапевтов, поведение супругов представляло собой не более чем всеохватный Маневр, имеющий целью предотвратить опасность определения их взаимоотношений. По сути дела, во врученном йа девятом сеансе письме терапевты впервые изолировали 'ядерную семью и сказали что-то об отношениях внутри нее. Обратной реакцией на это явился маневр, состоявший из нескольких шагов.
Первый шаг сделал отец в начале сеанса. Это была деквалификация, которая может быть озвучена в виде следующего сообщения: "Мы послушно выполняли ваше
Предписание, но оно не оказало абсолютно никакого влияния на единственного пациента, которого вы должны "Женить, – на Бруно. Значит, оно оказалось неудачным".
Следующий шаг, который выполнили оба супруга, был типичным шизофреническим маневром: они вырвали из контекста одно слово и манипулировали им так, чтобы дисквалифицировать определения взаимоотношений как с семейным партнером, так и с Бруно.
Иоланта вырвала из текста слово "связана", проигнорировав его смысл по отношению к Луиджи и Бруно. Ее удивительным образом "отбросило назад" – на целых два поколения! Таким путем ей удалось исключить из обсуждаемого взаимодействия и сына, и мужа: как могли они связать ее, если она уже связана другими? Более того, Луиджи – на самом деле не Луиджи, а ее мать, точнее, ему следовало бы быть тем, кем ее мать никогда для нее не была. Будь он способен выполнить эту роль (что она считала невозможным), она бы поглотила его. Что до Бруно, то в отношениях с ним Иоланты на самом деле нет, потому что когда она с Бруно, она в действительности с Карло, своим младшим братом. В настоящем у Иоланты есть единственная великая любовь – к женщине-терапевту доктору Сельвини, которая, увы, лишь улыбается Иоланте в конце каждого сеанса; доктор Босколо (мужчина-терапевт) – не более чем тень. (Кто знает, не стал бы он плотью и кровью, если бы терапия продолжилась? Но пока пусть остается в резерве, готовясь к неизбежной битве. У него еще есть некоторая надежда проявить себя.)