Мы дошли до поместья, болтая о погоде, природе и каких-то ничего не значащих вещах.

– Ну все, - произнес дракон, улыбаясь. – На улице холодает…

Он обвел взглядом шумящие от поднявшегося ветра деревья. Мы переступили порог, как вдруг меня поймали и пригвоздили к стенке поцелуем. Я стояла и таяла от прикосновения его губ. Руки дракона держали меня за талию, а он стонал, словно мечтал об этом всю жизнь.

Может, этот мучительный стон, а может жадная настойчивость, окончательно свели меня с ума. Я положила руки ему на плечи, вплела пальцы в его волосы. Будь, что будет! А что будет, я уже знала!

– Тише, не торопись, - прошептал дракон, поднимая на меня синие, словно опьяненные глаза. – Дай мне насладиться тобой без остатка…

После такого голова закружилась. Опомнилась я, когда меня бережно положили на кровать, покрывая поцелуями шею. Со сладострастным стоном, дракон рванул пояс, прижимаясь к моему бедру напряжением. Он пытался освободиться от мешающей одежды, не переставая обжигать дыханием мою шею и прихватывая губами мочку моего уха. Моя юбка собралась на поясе. Дракон скользил губами по моим обнаженным ногам, заставляя просто изнемогать от желания. И я чувствовала, как изнемогал он, оттягивая тот миг, когда мы станем единым целым.

– Бабушка!!! – пронзительный голос внука заставил вынырнуть из сладких грез почти в тот самый момент, когда дракон собрался сделать меня своей.

– Иду, - прошептала я, слыша пронзительный крик внука. Я очнулась не в молодом разгоряченном ласками теле, готовом принять любовника, а полупрозрачным призраком старой ворчливой бабки посреди огорода. В ночной тишине я услышала пронзительный голос Коленьки. Он плакал и кричал, но я его нигде не видела.

– Коленька! Ты где?! – кричала я, пытаясь понять, где захлебывается слезами мой драгоценный внук. Темная улица была пустой. Здесь стоял недоскреб, в котором по документам жили триста сорок два человека. Половина из них имели кредиты, другая – проблемы с законом и родственников, которым исправно отправляла деньги в солнечные страны.

Малюсенький домик – развалюшка, состоявший из одной комнаты и развалившегося крыльца смотрел разбитым окном на коллекторов, вышибал, приставов, бандитов, полицейских и миграционную службу, которые уже по виду приоткрытой двери понимали, что зря приехали.

– Бабушка… - послышался угасающий всхлип.

– Ой, батюшки! – перепугалась я, понимая, что он доносится из открытого люка.

– Коленька! – перепугалась я, слыша, как Коля начинает плакать. – Коленька! Я тут!

– Ба! – в голосе внука было столько надежды.

– Тебя как угораздило! – ахнула я, а потом поняла, что кто-то снял крышку от люка и сдал ее в металлолом. – Ты как? Цел?

– Цел… Только ушибся и выбраться не могу! – ревел внук, а я спустилась к нему, радуясь, что ветки смягчили падение. Он лежал в распахнутой куртке, из которой торчал белый синтепух. Портфель валялся рядом, а на лице Коленьки красовалась ссадина.

– Точно цел? – перепугалась я, а Коля успокоился и вытирал слезы.

– Да, - кивнул он. – Я со школы возвращался! А тут… Тут дядя Толя на машине ехал, а я с дороги сошел и… Упал… - И как долго ты здесь сидишь? – схватилась за голову я.

– Уже стемнело. Я з-з-замерз, - вздохнул Коля, дуя на расцарапанные руки. – Я звал на помощь, но никто не пришел! Там машина ехала, музыка играла, а они меня не услышали!

– Не плач! Бабушка рядом! – я прикоснулась к нему рукой, а она прошла сквозь щеку. – Сейчас бабушка что-то придумает!

Я вылетела в люк, понимая, что нужна лестница! Длинная! Я полетела по улице, слыша, как ругаются у Новоселовых. Как хрипло лает собака, желая ругаться вместе со всеми за компанию.

– Лестница! – вспомнила я, бросаясь в дом. Обгоревшая крыша была наскоро залатана. Вместо окна были доски и пакеты. Белый кирпич сохранил следы копоти.
– Где мой сараюшка! – шептала я, беря ключ и пытаясь открыть сарай. Ба! А лестницы там не было! Не было ни лестницы, ни баллона газового, ни удочек покойного деда, ни вечно поломанного мотоцикла, который уже десять лет как кочует по всей деревне. Они ни разу не ездил, но иногда переезжает их гаража в гараж за умеренную плату, то теряя, то приобретая детали.

– Батюшки! – задохнулась я, видя, что кто-то все вынес. Я бросилась в дом, замечая, что там никого нет. – Где этого ирода носит?! У него сын домой не вернулся! Небось опять пьяный лежит!

Никогда я еще так не спешила! У меня там дракон не любленный! Внука спасать надо! Шевелиться надо! Может, ко второму оргазму и успею! А будет ли он? Вот в чем вопрос!

– Тьфу ты! – прогремела я кастрюлями, пролетая сквозь стену. И тут я вспомнила, что лестница была у Светки. Хорошая, добротная!

Я влетела на ее участок, видя огромный амбарный замок на сарае. И где она ключи хранит? Придется Свету будить! Только сейчас я увидела залитый цементом унитаз, кучу всяких молитв от нечистой силы, приклеенные к окну на скотч, десять заговоров, в котором из приличного было только «изыди!». Жуткие рисунки какой-то таинственной ерундовины, призванные отпугнуть людей, у которых есть хоть капля вкуса и художественного таланта. Несколько мешочков, пара свечек, три иголки, воткнутые над каждым окном… На столе лежала книга «Заговоры уссурийской целюлительницы Даздрапермы Радагастовны» и журнал «Сорок одна настойка на шишках!». Видимо, на случай, если изгнать меня не получится. Чтобы напиться и не бояться.