— Я не поеду, — решительно заявил Федя.

— Поедем, Стропилин! — сказал Николай серьезно. — Станок ломать не боялся? А ответственности боишься?

— А из-за чего я его сломал? Раньше узнать надо.

— Езжай, Федя! — проговорила смущенно Женя, робко взяла его за руку и отвела к дальнему кусту. — Поезжай, прошу тебя. Без этого я ни одному твоему слову верить не стану, — ни одному, понимаешь? Даже самому-самому…

Стропилин молчал.

Он приехал сюда вчера. Был уже первый час ночи, и он не решился постучать, вызвать Женю. Осторожно перелез через забор и устроился ночевать в садике, в кустах сирени, а утром, когда Женя уходила на работу, вышел на тропинку. Она чуть не вскрикнула. «Не бойся, — успокоил он, — я же обещал, что приеду, вот и приехал». Потом рассказал ей, что случилось.

— Если бы кто другой, — говорила Женя, — я и просить бы не стала. А тебя прошу, понимаешь? Зачем же себе жизнь портить? Зачем?

Стропилин молчал, насупившись.

— Я ведь тебе, знаешь, о чем говорю, знаешь? — настаивала она. — Знаешь?

— Знаю, — тихо проговорил Федя.

— Тогда иди, — просветленным взглядом посмотрела она, — иди, Федя.

— Знаю я… — Он поднял голову. — А если меня заберут? Тогда — все!

— Нет, нет! — Женя подошла к Николаю и сказала, стараясь не глядеть на Аркашку. — Я верю вам, что с ним ничего худого не случится.

— Не бойтесь! — проговорил Николай, задумался, посмотрел куда-то вдаль и неожиданно для всех обнял Аркашку: — Ничего, дружище! Каждому свое.

Сергей Сергеевич тяжело ходил по кабинету. Николай и Федя стояли перед ним. Молчание длилось уже несколько минут. Наконец Сергей Сергеевич, повернувшись круто у стола, хлопнул по нему широкой своей ладонью, сказал:

— Пока я ничего не обещаю. За свои поступки надо отвечать. Ясно? Не маленький? Ремонт станка обошелся государству в копеечку.

— Я заплачу, — робко сказал Федя.

— Он заплатит? Видали? — рассердился Сергей Сергеевич. — Заграничное оборудование ломать — не дешевое дело! И вообще, Стропилин, ты можешь идти. До работы пока не допускаю.

Когда за Федей закрылась дверь, Громов повернулся к Николаю и крикнул:

— А ты — мальчишка! Я тебе доверил целую смену, а ты бросил все, поехал черт знает куда, искать такого вот сопляка! Как это понимать? Не с того начинаешь, дорогой товарищ выдвиженец. Да ты и не выдвиженец теперь. Ты, извини меня, задвиженец! Цех авралами живет. Я посылаю туда рабочего парня, думаю, он мне все живо наладит. А он начал гоняться за воробьями. Ты бы еще взял рогатку. Как тебе не стыдно? Фактически — заместитель начальника цеха, а чем занят?

— Начал я правильно, — сдержанно проговорил Николай. — Коллектив надо собирать в одно.

— Тоже мне собиратель! Что ты этим хочешь сказать? Что в мастерских никакой дисциплины? Брось и думать. Занимайся своей сменой. А этого Стропилина, чтобы другим неповадно было, я под суд отдам.

— Этого вы не сделаете… Он способный токарь. Про него в газете не раз писали…

— И еще напишут! Как станок сломал…

— Пусть напишут, но так, чтобы человек этого больше никогда в жизни не делал.

— Ишь ты, психолог… Самокопанием занимаешься. Какой ты к черту рабочий! Может, анкета у тебя не та… не настоящая? Что-то не видно у тебя нутра нашего, пролетарского.

Николай побелел.

Когда ему о нутре сказал однажды Алексей Петрович, так он по всему видно, имел на это право. Да и говорил мастер от души, не хотел обидеть. А для Сергея Сергеевича это была фраза, обиходное словечко.

— Вы насчет рабочего нутра бросьте! — Николай едва сдержал себя. — Бросьте…

— Что ты сказал?!

Сергей Сергеевич вскочил с края стола, на котором сидел, и шагнул к Николаю.

— Стропилина вы не отдадите под суд. Партком не допустит.

— Что ты сказал? — повторил возбужденный Громов.

— Не допустит. Я знаю. Я был в парткоме!

— Ты был в парткоме? — Сергей Сергеевич побагровел. — Хочешь по верхам? Я так и знал. У директора это тоже ты был, насчет приказа? — И кивнул на зеленую папку, лежавшую на столе. — Ты?

— Да, — твердо сказал Николай.

— Ну так вот что… Уходи из моего кабинета. И без вызова не являйся. Хорошенькие у меня работнички… Так и ждут, где можно подсидеть. — Он тяжело опустился в кресло, схватил лист бумаги. — Чего стоишь? Мне некогда.

— Хорошо, я уйду. Но молодого рабочего вы под суд не отдадите.

Николай вышел.

Долго сидел над листом бумаги Сергей Сергеевич. Написал несколько фраз, перечеркнул их, написал заново, перечитал, скомкал бумагу, бросил в угол, выругался и отправился в партком.

В парткоме было несколько человек, и среди них, как на грех, Черкашин. Едва Громов увидел его, Черкашин поднялся навстречу. «Неужели он не понимает, что мне теперь особенно неприятно встречаться с ним. Достаточно одной истории на блюминге. А тут еще сердечные дела… Лучше уж не показываться на глаза». Если бы Сергей Сергеевич знал, что столкнется с Черкашиным, то не пошел бы в партком. Теперь же отступать было неловко.