В американской антропологии это была самая худшая ересь, и Дусенберри об этом немедленно сообщили. Все американские университеты, куда он обращался со своей диссертацией, отвергли его. Но вместо того, чтобы отступиться от своей веры, он пошел в обход всей американской университетской системы к профессору Аке Гульдкранцу из старейшего шведского университета в г. Упсала и собирался защищать докторскую там. Когда Дусенберри говорил об этом, на лице у него появлялась улыбка типа "знает кошка, чье мясо съела". Американец, получающий степень доктора по антропологии американских индейцев в Швеции? Это просто смехотворно!

"Трудность с объективным подходом, - говорил Дусенберри,- состоит в том, что таким образом мы не можем многому научиться... Познавать индейцев можно только любя их, стараясь завоевать их любовь и уважение... тогда они сделают для вас почти все, что угодно... Но если вы этого не делаете..." Он качал при этом головой и мысли его уносились куда-то далеко.

"Видал я таких "объективных" работников на резервациях, - говорил он,они совершенно ничего не добивались..."

Есть такой псевдонаучный миф, что, когда вы "объективны", то просто исчезаете с лица земли и видите все в неискаженном свете, так, как оно и есть в действительности, как господь-бог с небес. Но это чепуха. Когда человек объективен, его отношение удалено. На лице у него появляется какое-то каменное, отстраненное выражение.

А индейцы это видят. И видят это лучше нас. А когда они замечают это, то это им не нравится. Они понятия не имеют, какого черта нужно этим "объективным"

антросам, становятся подозрительными, замыкаются в себе и больше ничего не говорят...

Или же городят всякую чепуху... которой вначале, несомненно, верит множество антросов, поскольку они получили её "объективно"... а индейцы иногда посмеиваются у них за спиной.

Некоторые из этих антропологов добиваются большой известности по своему направлению,- говорил Дусенберри,- поскольку они знакомы со всем этим жаргоном.

Но в действительности они знают гораздо меньше того, что они предполагают. И особенно они не любят людей, которые говорят им об этом... что я и делаю..."- посмеиваясь добавил он.

Вот почему я не объективен в отношении индейцев,- продолжал он.
– Я верю в них, а они верят в меня, в этом-то вся и разница. Они говорили мен такие вещи, какие не стали бы рассказывать никому из белых людей, ибо они знают, что я никогда не употреблю этого против них. И совершенно разный подход к ним. Сначала индейцы - а потом уж антропология....

Это меня в значительной степени ограничивает. Есть очень много такого, чего я не могу сказать. Лучше уж много знать и мало говорить, мне кажется, чем мало знать и много болтать... Вы не согласны?"

Поскольку Федр был новичком на факультете, Дусенберри проявил к нему жгучий интерес. Дусенберри был любопытен во всем, и чем лучше он узнавал Федра, тем больше росло его любопытство. Здесь к удивлению Дусенберри появился некто даже еще более отстраненный, чем он сам, некто, защитивший диплом по философии в Бенаресе в далекой Индии. Господи, такой человек понимает кое-что в культурных различиях. И что самое главное, у Федра кажется был очень аналитический ум.

"У меня-то вот этого нет,- отметил Дусенберри.
– У меня тома знаний об этих людях, но я не могу построить из них структуру. У меня просто другой склад ума."

Так что при любой возможности он часами изливал в уши Федру сведения об американских индейцах в надежде получить обратно какую-нибудь обобщающую структуру, некую картину того, что это значит в более крупном масштабе. Федр слушал, но никаких ответов у него так и не было.

Дусенберри особенно беспокоила индейская религия. Он был уверен, что в ней есть объяснение того, почему индейцы так медленно интегрируются в окружающую их культуру белых людей. Он замечал, что племена, где была самая сильная религиозная практика, по стандартам белых были самыми "отсталыми", и ему хотелось, чтобы Федр нашел некоторое теоретическое обоснование этому. Федр полагал, что Дусенберри возможно прав, но не мог придумать никакой теоретической основы и вообще считал весь этот тезис довольно скучным и академичным. В течение более года Дусенберри и не пытался исправить такое впечатление. Он просто продолжал накачивать Федра сведениями об индейцах, но не получал от него никаких идей. А затем, за несколько месяцев до того, как Федру предстояло уехать из Бозмена и преподавать в другом месте, Дусенберри заявил ему: " Тут есть кое-что, мне кажется, я должен вам показать".

– Где?
– спросил Федр.

– В резервации Северный Чейенн, около Басби. Вы бывали там?

– Нет,- ответил Федр.

– Ну, место там довольно гиблое, но я обещал свозить туда несколько студентов и вам следует тоже поехать с нами. Я хочу, чтобы вы посмотрели на собрание Родной американской церкви. Студенты на нем присутствовать не будут, но вам следует.

– Вы хотите меня обратить?
– шутливо спросил Федр.

– Возможно,- ответил Дусенберри.

Дусенберри пояснил, что они будут сидеть в вигваме всю ночь напролет вплоть до восхода солнца. После полуночи, если захочет, Федр сможет уйти, но до этого выйти не позволят никому.

– И что же мы будем делать всю ночь?
– спросил Федр.

– В центре вигвама будет костер, будут связанные с ним церемонии, будут много петь и бить в барабаны. Разговоров будет немного. После завершения службы поутру будет церемониальная трапеза.

Федр поразмыслил, согласился и спросил, а какова трапеза.

Дусенберри улыбнулся несколько загадочной улыбкой. "Некогда им полагалось есть настоящую пищу, еще до того, как появились белые люди. Голубика и оленина и все такое прочее. И что же они делают? Они достают три банки кукурузы "Дель Монти" и начинают их открывать консервным ножом. Я долго терпел это. Затем не выдержал и сказал им: "Нет! Нет! Нет! Только не консервированную кукурузу. А они лишь посмеялись и заметили: "Ну вот, ведете себя совсем как белый человек, все по вашему должно быть совершенно правильно".