— Боги вдохнули в него свою творческую силу. Не прикасайтесь к божественному дыханию. Чтите сосуд, в котором оно заключено, яваны. Вы — гиганты, но мой сын гигант из гигантов.

— Хорош гигант со своей девичьей фигуркой! — раздались насмешливые голоса.

— Среди нас не место недоноскам! Совершенство расы — наше лучшее наследие.

Одним прыжком Жаба очутился в центре круга, усеянного золотыми бликами солнечных лучей, проникших сквозь густую листву дубов. Гордо подбоченившись, он крикнул:

— Братья! Я самый уродливый из людей. Если где-нибудь под небесами существует уродливое существо, то оно перед вами. И меня мать моя вырвала из рук безжалостного закона. Я готов сразиться на топорах, копьях или мечах с каждым, кто посмеет сказать, что, отказавшись задушить меня, мать оскорбила этим богов. Великий охотник Куа, сын Львиного Когтя, убил четырех мамонтов и десяток медведей. Видите мои руки? Они даже не в состоянии сосчитать, сколько ими задушено волков и гиен. Куа, сын Львиного Когтя, сделал на рукоятке своего боевого топора двенадцать зарубок и может пить мед из двенадцати черепов убитых им ганни. Но сын этой женщины в двенадцать раз выше сына Львиного Когтя, Куа, который участвует во всех совещаниях своего племени, несмотря на то, что он нарушил закон расы.

Никто не посмел противоречить карлику; его глаза горели, как у волка, и он потрясал своими огромными ручищами, готовый задушить каждого, кто возразит ему. Но вопли толпы выдавали ее страх.

— Мы не хотим, чтобы на нас тяготело проклятие богов!

— Пусть мать и сын кровью смоют свое преступление!

— Надо уважать закон!

— Пусть их предадут в наши руки!

Женщины уже готовились перелезть через каменную ограду и схватить Таламару. Но вождь одним движением своего жезла вовремя остановил их. В толпе поднялся невообразимый шум. Вдруг чей-то голос громко крикнул, что Минати сбежал и что охотники видели его прячущимся в лесу. Это известие вызвало среди присутствующих взрыв негодования, еще усиливаемого поведением матери. Радостная улыбка осветила ее лицо, когда она узнала, что погибнуть придется ей одной.

Внезапно за оградой раздались торжествующие крики: из кустов медленно вышел Минати с гордо поднятой головой. Не дождавшись матери, он вернулся обратно. Мужчины, набросившиеся на него, невольно отступили, не выдержав его взгляда. Но Юло схватил его за шею и грубо толкнул на середину круга.

— Мы недурно поохотились, — пошутил он. — Вот он, беглец.

Несмотря на мольбы Лиласитэ, тщетно взывавшей к жалости женщин, и на то, что карлик яростно потрясал своими огромными кулаками, толпа готова была растерзать юношу. Лишь вмешательство Виссили-Рора спасло его от дикой расправы.

Внезапно резкий, как удар бича, голос Юло нарушил воцарившуюся на несколько минут тишину:

— Полюбуйтесь-ка на недоноска, в которого боги вдохнули свое дыхание…

Но голос матери заглушил раздавшийся в толпе хохот:

— Вы убиваете самого великого из яванов, человека, которого боги наделили могущественной силой метать молнии. И вы за это будете прокляты до скончания веков.

В тот момент, как она произнесла эти загадочные слова, толпа увидела, как Минати быстро снял с себя подобие тонкого ремня, служившего ему поясом, и привязал его к обоим концам прута. Толпа жадно ловила каждое его быстрое и уверенное движение, не обращая внимания на жесткий блеск его глаз и на судорожное подергивание его челюстей. Затем он вынул из-под своей туники из оленьей шкуры палочку с костяным острием, что-то вроде игрушечного дротика, и приложил его к ветке. Это было все.

Внезапно в воздухе что-то просвистело. Раздался душераздирающий крик, от которого у собравшихся кровь застыла в жилах. За этим криком последовал торжествующий возглас. Все взоры обратились туда, откуда раздался нечеловеческий вопль. Великан Юло судорожно взмахнул руками и тяжело обрушился на землю с кровавой пеной на губах; во лбу, между глазами, у него торчала палочка с белым наконечником.

Все были так ошеломлены, что и не заметили, как человек, мечущий молнии, быстро перепрыгнул через ограду и скрылся в кустах.

Трепетный ужас овладел присутствующими. Воцарилась ничем не прерываемая мертвая тишина. Птицы и сверчки, и те, казалось, приумолкли, так как в траве и в листве не слышно было ни малейшего шороха. А гиганты-яваны все еще стояли, как прикованные, и не трогались с места; с отвисшей челюстью, они, широко открытыми глазами, уставились на распростертого перед ними на земле воина, которого уложила неведомая сила. И некоторым стало понятно, что человек, умеющий на таком расстоянии метать смерть, должен был в самом деле быть избранником богов.

Вдруг все вздрогнули от резкого смеха. Так смеются одержимые. Таламара, в внезапном припадке безумия, поднялась и, приплясывая, пошла по кругу. Она при этом пела. Она пела о своей несчастной жизни, о любви к своему ребенку, и ее босые ноги медленно двигались в такт ее исполненной печали импровизированной песне. И под звуки песни она плясала танец ненависти перед испускающим последний вздох Юло.

— Подымись, гигант Юло, встань! Не обагряй ты землю своей кровью. Твоя сила мамонта улетела в один миг! Ах, твоя сила мамонта! Гиены и шакалы будут драться за твои кости. Ах! Гиены и шакалы…