Но тут вступает в действие обычная зависть. Дескать, у соседа овец больше, свиньи толще, а жена красивее. И плевать, что у тебя, допустим, мало овец, но есть большая корова, которая дает много молока. Или жена ничуть не хуже. Но это твое, а значит, привычное. У соседей почему-то всегда лучше, и до зубовного скрежета хочется прийти и отобрать. И проявляется это на любом уровне: сильный сеньор всегда хочет подмять под себя как можно больше земель, вытрясти как можно больше налогов. А потом, среди таких же сильных и знатных, можно хвастаться ратными подвигами, подвалами, набитыми золотом, красивыми женщинами, которых взял силой, отвоевал и отобрал. А это уже доблесть, запомнят если не на века, то надолго.

И вот теперь война пришла к нам… Как раз в тот момент, когда меньше всего ждали. Но по мне, так пусть. Не знаю почему, но мне наплевать. Будет разруха, много жертв, польется кровь невинных… А может, это я до сих пор пытаюсь убедить себя, что и моя хата с краю?

Я очнулся от мыслей. Огляделся вокруг. Конь так же медленно шел по дороге, как бы не заснул на ходу, сердешный. Расстояние преодолели порядочное. Места знакомые, безопасные. По тракту не раз ездил в Лугар.

Внимание привлекли страшный скрип и ругань. Навстречу ехала тяжело нагруженная домашним скарбом телега. Хилая лошаденка упиралась копытами, тянула, надсаживала жилы. Выглядела жалко — кожа да кости. На вершине горы из домашних вещей сидел толстый мужик в засаленной куртке. Лицо красное и злое. То и дело щелкал хлыстом, рычал и плевался, пытаясь заставить идти коня быстрее. Позади восседала крупная баба в цветастом безвкусном платье, назойливо зудела что-то мужу на ухо. Тот вяло отругивался, злился еще больше. Трое ребятишек сидели по бокам. Следили, чтобы ничего не упало на дорогу. При этом успевали играть и драться между собой.

Я остановил коня, засмотрелся на бесплатный балаган. Стало жалко лошадь. Прижимистый хозяин взвалил на телегу все до последней кочерги и тряпки. Да еще и сам уселся. Нет бы рядом пройтись, ножки поразмять. Хорошо хоть дорога мощеная, а то б увязли в грязи.

— Добрый день, люди добрые! — вежливо поздоровался я. — Путешествуете?

Улыбнулся, постарался придать лицу приветливое выражение. Мужик угрюмо зыркнул исподлобья, зло сплюнул. Жена тут же приникла к уху, стала нашептывать, советовать… «Хорошая женщина, — подумал я флегматично. — Ей бы и на мужа уздечку надеть». Мужик раздраженно отмахнулся, отпустил вожжи. Лошадь тут же остановилась, совсем по-человечески печально вздохнула. По худому телу прошла дрожь, ноги едва не подкосились.

— День добрый, путник, — прогудел глава семьи. — Нет, в наше время путешествуют только праздные бездельники. К родичам едем, в Гент.

— Всей семьей? — удивился я.

— Всей, — кивнул мужик. — Бежим мы. Война, говорят, а мы близко от границы жили. Вот и решили перебраться в местечко побезопасней.

— Ясно, — сказал я. — Что говорят? Какие слухи витают?

— Слухи плохие, — помрачнел отец семейства. — Говорят, имперцев на границе не счесть. Власти городов и в ус не дуют, гномы в горы ушли и помогать не собираются. Зерно сразу в цене подскочило. Многие голодают.

— Паршиво, — пробормотал я. — А голод вроде рановато…

— Дык, торговцы, мроньи дети, лишь о барыше думают. На чужом горе деньгу зашибают, — хмыкнул мужик.

— Забыл, где живу, — скривился я. — Больше ничего не слышно?

— Я человек маленький, — развел руками мужик. — Что сорока на хвосте принесла, то и говорю.

— Благодарю, — кивнул я. — Здоровья вам и успехов всяческих.

— Поезжай, Мирт! — взвизгнула баба, не утерпев. — Не видишь что ли, лихой человек. Ведьмак бродячий аль разбойник.

Замахнулась на мужа кулаком, пихнула ногой в бок. Тот мгновенно вспыхнул, побагровел и перетянул жену плетью. Легонько, но чувствительно. Детишки притихли, со страхом посмотрели на меня, потом на ссорящихся родителей. Видно, что привыкли к такому, но попадаться под горячую руку не хотели.

— Сиди, волчья сыть! Не лезь в мужской разговор! Баба всхлипнула, но слезы сдержала, глянула зло и многообещающе, мол, доберусь еще до тебя.

— Интересно, чем вызвано такое суждение, — хмыкнул я, растянул губы в тусклой улыбке. — Тогда где же ваша метла, милая? Ведьмы ведь на метлах летают, не так ли?

Мужик довольно заржал, махнул рукой на прощанье.

— Бывай, ведьмак! Если ты, конечно, ведьмак.

— И вам не хворать! — ответил я. — Нет, я всего лишь маг.

Конь пошел быстрее и как-то охотней. То ли решил сделать хороший рывок, то ли испугался сварливой женщины. Скорее второе. Такой бабы сам Мрон устрашится. Я устроился поудобнее и закрыл глаза. Ехать еще долго, попробую подремать…

«Жирный гусь» — едва разобрал я на старой деревянной вывеске. Трактир выглядел пустующим, почти заброшенным. Хотя я мог и ошибиться — восьмой час вечера, давно стемнело. Около входа качался на ветру тусклый масляный фонарь. Но света почти не давал, больше играл тенями на стене. Было очень тихо, ни души вокруг. Здание большое, двухэтажное, но даже в темноте видно, насколько неухоженное. Окна черные, отблеска свечей или факелов не заметно.

Я передернул плечами, постарался совладать с собой. Темноты, пауков и женщин, в ней скрывающихся, не боюсь, но если в совокупности, то бррр… Хотя про женщин я приврал, еще и как, признаюсь. После приключений на проклятой мельнице стал опасаться таких мест. Уж очень их потусторонние существа любят. Тут спокойно и уютно, иногда и люди суются. Дураки, не знают, что они — еда.

Конь уткнулся влажной мордой мне в щеку, требовательно фыркнул. Я потрепал по холке — знаю, дружок, что хочешь отдохнуть в теплой конюшне, слопать мешочек овса. Но потерпи чуток, все устроим.