— Не только представляю, но и сделал его. Вот, смотри.

Сергей протягивает мне листок, исписанный цифрами.

Вглядываюсь, вникаю в расчеты, и меня охватывает еще большее недоверие к этой идее.

— С такой скоростью пройти на бреющем по этим балкам! Это слишком опасно и слишком трудно.

— Трудно, но можно! Другого варианта просто нет. Я исключаю такую возможность, что Волков, опытнейший в полку ас, прошляпил пару “мессеров”. Да и не один он был. Мараджабов тоже их не заметил. А в балках они их и не высматривали. Им это и в голову не приходило.

Я задумываюсь. Каким искусным надо быть пилотом и бесстрашным бойцом, чтобы осуществить такой маневр! Расчет с точностью до секунды, полет буквально брюхом по траве между откосами извилистой балки на скорости не менее 420—450 километров в час.

— На такое способен только самый опытный ас. Ас с большой буквы.

— А кто тебе сказал, что этот двадцать второй слабак? Видал, как он сделал комэска? Одним заходом на перпендикулярных курсах, короткая очередь: шмяк, и готово! Да и ведомый у него тоже не подарок. Можешь у Мараджабова поинтересоваться.

Я еще раз смотрю на карту, на расчеты, еще раз все оцениваю.

— И как же их подловить в таком случае?

— Есть у меня кой-какие соображения и по этому поводу…

Нас прерывает голос старшины Шмелева, нашего оружейника:

— Вот землянка второй эскадрильи, заходите, они все должны быть здесь.

На пороге землянки появляется согнутая, как знак интеграла, длинная фигура Гучкина.

— Здорово, “сохатые”!

Не дожидаясь ответа, он проходит и садится к столу. За ним входит Ольга, кивает нам с Сергеем и присаживается рядом с Гучкиным. На лице ее — ни тени улыбки. В землянке воцаряется напряженная тишина, которую нарушает Гучкин:

— Андрей, у вас полеты сегодня еще будут?

— Нет, — отвечаю я, настороженно вглядываясь в каменное лицо военврача.

— Тогда, Сережа, организуй простецкую закуску.

— Это можно, только по какому поводу пить-то будем?

— Поминать будем, — отвечает Гучкин, выкладывая на стол две фляжки со спиртом.

— Волков? — встает Сергей в страшной догадке.

Гучкин молча кивает. На Ольгу жалко смотреть: она вот-вот расплачется.

— Эх! — машет рукой Сергей и выбегает из землянки. Мы молчим. Никак не укладывается в голове, что Володи Волкова больше нет. Почему-то все считали его бессмертным. По моей ноге, цепляясь коготками, взбирается на колени пушистый комочек.

“Вот ты и осиротел второй раз”, — думаю я, машинально поглаживая котенка. А тот тычется лбом в ладонь и тихонько урчит.

В землянку входят Лосев, Федоров и Жучков.

— Николаев сказал нам, что Волков скончался. Это правда? — спрашивает Лосев.

— К сожалению, правда. Горькая, но правда, — отвечает Гучкин.

Снова воцаряется молчание, командиры снимают пилотки и стоят, опустив головы. Гучкин нарушает молчание:

— Простите нас, если сможете. Мы не сумели спасти его. Я не оправдываюсь, но должен сказать: мы с Ольгой Ивановной сделали все, что было в наших силах. Бывают такие ранения, которые уже не вылечить. То, что он сумел посадить самолет и прожил еще полтора часа, говорит только о том, какой необычайно сильный и жизнеспособный был у него организм. Многим хватило бы и половины того, что получил он.

Мы снова молчим, начинаем осмысливать тот факт, что никогда уже комэск не поднимет в небо свой “Як” и не поведет за собой эскадрилью. В землянку заходят Сергей и Крошкин. Они выкладывают на стол хлеб, вареную картошку, соленые огурцы, лук, селедку и сало. Крошкин по-хозяйски быстро режет все на куски. Сергей разливает спирт по кружкам. Одну он ставит отдельно, накрыв куском хлеба.

Лосев берет кружку.

— Вот, “сохатые”, и нет вашего комэска, нет лучшего аса нашей дивизии. Подло, не по-солдатски ударили его, ударили тогда, когда у пилота и голова, и руки заняты одним: последними метрами перед землей. Они не смогли одолеть его в открытом бою и никогда бы не одолели. Мастерством не превзошли, превзошли коварством. Они убили его, но не победили. Он так и ушел от нас, ничем не омрачив свою славу непобедимого аса. Вечная ему память!

Мы молча выпиваем. Закусив, комиссар делает знак разлить по второй.

— Ты, командир, ошибся. Волков от нас не ушел. Пока жив хоть один летчик нашего полка, Волков будет жить вместе с ним. Его боевое искусство, его опыт — в каждом из нас. И пока поднимается в небо хотя бы один “сохатый”, Волков летит вместе с ним. Давайте выпьем за эту память!

Такие слова ни у кого не вызывают возражений. Комиссар высказал то, что думали все, думали, но не могли выразить словами. А Федоров, выпив спирт, продолжает:

— Завтра мы с боевыми почестями похороним нашего друга. В таких случаях говорят: отдать последний долг. Это тоже неправильно. Пока живет и летает тот подлец, который коварно убил его, мы в неоплатном долгу. Месть! Вот наш священный и последний долг перед Владимиром Волковым. Кто возьмется отыскать и покарать убийцу?

— Я прошу доверить эту честь мне и Николаеву, — говорю я.

— А справитесь? Этого “Нибелунга” поймать непросто, а одолеть тем более.

— Насчет того, как поймать, у Сергея уже есть соображения. Ну а одолеть… Одолеем. Опять же Волков сам с нами будет, как вы сказали.