— Интересуюсь не только я. Вспомните принятую мной депешу из Третьего Отделения. Торжок спрашивает: когда приедем в Питтсбург?

Окончательное выпадение Львовой из образа связистки, при передаче сообщений не более одушевлённой, чем телеграфический аппарат с блестящими кнопками, и вызывало досаду, и одновременно радовало. Умная и инициативная наперсница, умело обработавшая «малыша Сэмми», а затем более чем вовремя рубанувшая штурм-корнета Хвостицина шаровой молнией, была гораздо полезнее. И уж конечно её общество доставляло истинное удовольствие. Увы — удовольствие соседства с запретным плодом.

Граф помнил упражнение в Академии — «не думать о жёлтой обезьяне». Сейчас был вынужден ежедневно упражняться в «не думать о Львовой иначе как о бойце специальной команды». При шестом уровне Одарённости, тем более с активной специализацией на атакующих и защитных плетениях, любые нескромные его мысли в адрес барышни выльются таким всплеском Энергии, что она, находясь близко, почует их, даже не опускаясь в глубокий транс.

— Анастасия! Я ведь приложил немало усилий к овладению английским, могу так обращаться? А теперь разрешите рассказать нечто личное. Откровенность за откровенность. Или вам скучно слушать историю из моей юности?

— Отчего же? Вы мне интересны, граф. К тому же в Гаррисберге не слишком много развлечений.

— Тогда приглашу вас в театр. Он как раз на первом этаже гостиницы.

— Спектакли на английском. Не попрекаю вас лишний раз, всего лишь предупреждаю.

— Попрактикуюсь в понимании. В общем, это главное в жизни. Меня часто не понимали. Например, родители, отдавшие в самый престижный колледж Минской губернии. Я много раз просился — хочу в заведение проще. Объяснял: там потомки Сапег, Радзивиллов, Потоцких. По богатству не ровня графскому семейству средней руки с маёнтком в Логойске и пахотными землями в уезде, каких-то двести десятин. Да, я рос выгодным женихом для какой-то паненки… но только самого уездного разряда.

— Родители не послушали.

Она произнесла эти слова не вопросительно, а утвердительно. Видно, уже много знала подобных историй.

— Конечно. Колледж блистал списком выпускников, одних действительных статских советников — свыше двух дюжин. Женское отделение, это вроде Московского института благородных девиц, оно, правда, находилось в другой части Минска, за Свислочью, готовило великосветских дам. Им прививали изящные манеры, учили танцам, исправляли магией внешность, коль в том нужда. Девицы выходили замуж не менее чем за маркизов, чаще за принцев из бывших королевских семейств Европы, за бояричей, некоторые — вообще за великокняжеских отпрысков. Папа считал, что колледж даёт билет в высший свет и счастливую жизнь.

— А на самом деле?

— Не скажу за все поколения, но при мне он был настоящим гадюшником. Хуже. Змеи не жалят друг дружку. У нас старшие измывались над младшими. Из магнатских семей — над детьми из семейств средней руки как моя. Конфликтам между воспитанниками до какой-то поры не придавали значения. Мол — дети шалят, сами и разберутся. Но когда братья Потоцкие перешли все границы и нанесли нам оскорбление из разряда тех, что пропустить невозможно, мой отец вызвал их отца на дуэль и погиб.

— Стало быть, вы пошли в офицеры, чтоб набраться сил для мести?

Виктор Сергеевич наполовину прикрыл глаза, точно так, как делала Львова в полутрансе, рассматривая тонкий мир и одновременно сохраняя присутствие в привычном. Собственно, на набережной не происходило ничего, требующего внимания. Лишь вдалеке обозначилась группка парней, идущих навстречу, но без видимой вражды.

— Признаюсь как на духу. Всех своих чаяний уже не помню. Скоро десять лет как минуло. Да и мстить некому. Почти все мужчины-Потоцкие отправились к праотцам. Кто случайно оступился, кто на дуэли.

— Подлый почерк Третьего Отделения, — безжалостно выставила диагноз Львова. — С заурядными боярами несложно. С великокняжеской семьёй обломали бы зубы. Но не буду критиковать вашего дядю. Бог ему судья.

— Спасибо за великодушие. На чём я… Вот. Памятник, достойный памяти моего отца, был бы в том, что единственный отпрыск добьётся всего, что дал бы проклятый колледж, и даже более. Чтоб мог сказать на могиле батюшки в фамильном склепе у Логойского дворца: «я памятник тебе воздвиг нерукотворный». Дядя, удостоенный ваших нелестных слов, также заслуживает благодарности. Сыновей у него нет, одни лишь дочки-красавицы, старшая замужем. Племянник был принят им за сына, да и не каждый батюшка даст родному чаду столько. Оттого не могу подвести князя. Теперь понимаете, почему с таким тщанием подхожу к нашему явлению в Питтсбурге?

— Когда садились в поезд, вы не предполагали остановки в Гаррисбурге, — уловила противоречие Львова.

— Вы снова правы, Анастасия. Но все ваши заслуги, бывшие и будущие, принадлежат мне. Я же начальник команды, именно я настоял на вашем участии, когда вице-губернатор соизволил разрешить продолжение дознания.

Точно также ему говорили в Ново-Йорке, что успех Сэвиджа пошёл в графскую копилку.

— Добро! Только не зазнавайтесь сильно, если я совершу подвиг.

О будущих тяжёлых испытаниях в Питтсбурге можно было лишь предполагать, одно мелкое нарисовалось прямо здесь. Группа, нарисовавшаяся в пяти шагах впереди, очевидно состояла из шпаны с заводской окраины, забредшей в центр ради хулиганства, мелкого грабежа и острых ощущений. Боевых амулетов пацаны не носили, а вот заточки, обрывки цепей и обрезки труб имелись в достаточном количестве.