— Это почему же? — вскинулся юноша, а Брен Кухул, напротив, сжался весь, слился с лесным пейзажем, даже острые ушки поникли.

— Пригласишь путника сесть? — поинтересовался незваный гость. И дождавшись кивка, расположился на поваленном бревне, словно на троне.

— Кто вы? И почему думаете, что сиды не пожелают помочь? Ведь во мне течет их кровь. Моя прабабка по материнской линии была туат де Дананн.

— И что? — слова молодого короля позабавили незнакомца. — Дети богини Дану редко, когда вмешиваются в дела людей и никогда — в дела королей. У тебя, кстати, заяц горит.

Юноша фыркнул и перевернул ужин.

— Почти готов. — прокомментировал гость. — Но твоя беда в том, что и люди не придут тебе на помощь.

— Значит, я пойду к богам!

— А не боишься? — спросил старец, доставая из-за пазухи кожаную флягу.

— Я не в том положении, чтоб по волосам плакать.

— Добро… — гость был доволен ответами молодого короля. — Тогда я дам тебе совет. Ты, наверное, знаешь, что в момент появления на свет к каждому человеку приходит норна рода, наделяя его особенной судьбой. Но, помимо родовых норн, есть еще три богини — хранительницы мирового древа и всего сущего. Так вот они могут соткать ту судьбу, которую ты им сам расскажешь, но для этого она должна им понравиться.

— Мою судьбу? — на выдохе спросил юноша.

— Ты король, мой мальчик, а у королей нет собственной судьбы. Она всегда переплетена с долей тех, кто рядом. Но это не все. Есть еще одно важное условие: по условиям сделки, узор жизни самого рассказчика должен будет прерваться раньше, чем ему предначертано.

Молодой король хмыкнул и недоверчиво посмотрел на собеседника.

— Но как мне узнать, сколько жизни отмеряно? Может, и здесь у меня лишь медь в дырявом кармане?

Гость хитро взглянул на дерзкого мальчугана, и протянул парню флягу. Надо же, у мальца еще пух на щеках вместо бороды, но уже воин, боец, а боги любят храбрых...

— Норна королевского рода напряла много нитей для твоего полотна. Тебе есть чем расплатиться.

— Отлично, значит, я должен буду рассказать им историю?

— Интересную историю, — довольно протянул гость. — А теперь пей мой мед, он тебе пригодится.

[1] Тан — исторический дворянский титул в Средние века в Шотландии вплоть до XV века для обозначения феодала, наследника короны.

1. Слово той, что чтит настоящее

Я не заглядываю вперед, как это делает младшая из сестер, не храню в памяти былое, как это умеет старшая. Мое дело — ткать полотно сегодняшнего дня. Здесь и сейчас. Каждое мгновенье я выплетаю неповторимый узор судьбы. Потому именно мне дозволили вести рассказ о пряхе из Фортгала и сире Румпеле, умеющем превращать в золото солому. Чем закончится эта история, мне не ведомо. С чего она началась, я уже не помню. Но знаю, что это произошло в тот год, когда тис-долгожитель сбросил все свои листья.

1.1 Дочь мельника

Это произошло в год, когда тис-долгожитель сбросил разом все листья и застыл нагой под яростным февральским ветром. В деревне Фортгалл[1] произошла беда — на закате встала старая мельница. Вода бьет в колесо, лопасти скрипят, а жернова не крутятся. Мельник с ног сбился, разыскивая поломку. Вдруг смотрит: на жернове девушка сидит босая, голову вниз опустила и волосы русые чешет. Мельник подивился, откуда здесь взялась такая. Подошел ближе, руку протянул, а дева подняла на него глаза, полные слез, взвыла истошно и растворилась в кисее тумана, словно не было ее. А жернов тут же сам пошел. Решил мельник, что то была Банши — предвестница смерти, испугался не на шутку. Отрубил большому черному петуху голову. Кровью жернова окропил, а тушку под мельницей зарыл. Велел своим домочадцам закрыться в покоях, соль всюду рассыпать и всю ночь огня не тушить. Все окна в доме деревянными створками закрыл, а у дверей сухой чертополох спалил. Под одеяло забрался, холодное железо в руках сжимает, а сам ни жив ни мертв от страха. На улице ледяной ветер волком воет, младенцем плачет, криками гусиными захлебывается, стучит в двери, бьет в окна.

«Иди, иди, вернись к нам, дочь холмов!»

Всю ночь протрясся мельник, а как утро настало, вскочил и, шосс[2] не подвязав, побежал проверять, все ли справно.

В доме, казалось, все шло своим чередом. Слуги открывали ставни да сыпали белый песок на пол. Дочь Айлин чесала своим костяным гребнем большущего лохматого пса, от чего тот сладко посапывал. И только покои супруги оказались пусты. Камин не горел. Ветер гулял по холодной комнате, а на застланной кровати, в зеленом шелковом кошельке, лежала золотая застежка в форме трилистника и маленькое кольцо с алым, как кровь, рубином.

Ждал мельник свою супругу, ждал, но не дождался ничего, кроме старости. Так и не женился более. Вырастил дочь, и ни в чем не знала она отказа. Дни девочка коротала за книгами, а ночи за прялкой. Шли годы, и Айлин выросла, вытянулась, словно ива. Тонкокостная, белокожая, волосы, что пепел костра, глаза, словно море в ясный день. Пляшет, трав не приминая, поет, зарянкой заливается. Пряжу прядет тоньше паутины, лен легче шелка ткет.

Соседки ахали, завидовали, да пытались узнать, кто ее мастерству выучил.