– Как там твой? Очнулся хоть?

– Какой он мой? — смутилась девушка. — Я даже имени его не знаю.

Дядя Ваня лишь усмехнулся в бороду. В госпитале всё на виду, и то, что Кузнецова Маша чаще других ухаживает за молодым парнем, заметили все.

Тут очень сильно загрохотало. Недалеко. Отчетливо слышались разрывы и стрельба. Как будто фронт прыгнул на пару десятков километров ближе. Все кто находился в госпитальном скверике, замерли, настороженно смотрели на запад.

– Наши ведь не пустят сюда немцев?

– Не пустят, дочка, не пустят.

Девушка ушла, мелко семеня ногами из-за тяжелого ведра. Дядя Ваня спохватился было помочь, но Маша уже подошла к крыльцу.

– Дай-то бог, дочка, — прошептал старик ей вслед. — Дай-то бог…

Маша поставила ведро в угол. И наконец заметила странную суету — медсестры и врачи сновали более озабоченно, чем обычно.

– Вера Федоровна, что случилось? — спросила она проходившую мимо операционную медсестру.

– Немцы фронт прорвали. Будем госпиталь эвакуировать.

– Что надо делать?

– Пока помоги ранбольных покормить, тех кто в сознании.

Маша кинулась к кухне госпиталя. Там уже суетились пожилые санитарки, набирая в корзины посуду, судки с кашей, и бутылки с водой. И как всегда распределили нагрузку, взяв на себя самое тяжелое:

– Ты Маша корми тех, кто в коридоре лежит, а мы в палатах управимся.

И полслова про то, что койка объекта её повышенного внимания как раз в коридоре стоит. В голосе никаких оттенков. Даже не улыбнулись. Ну, нравится парень, ну и что, дело-то молодое. Слишком молодое…

Кормежка ранбольных — работа трудная.

– Ты, дочка, меня подыми чуть, да ложку дай, сам управлюсь…

— Спасибо сестричка, ничего, пусть больно, но я сам…

— И я как-нибудь управлюсь, дочка, ты покамес вон тех покорми…

Ворочать здоровенных мужиков то еще дело, больное место бы не потревожить. Ранбольные кряхтели, по мере сил помогая маленькой санитарке, и усаживаясь так, чтобы здоровой рукой можно было поесть самостоятельно.

Раздав миски с гуляшом, Маша проверила — не очнулся ли тот молодой боец, но он даже не пошевелился. Накормила другого ранбольного, и вновь проверила бойца.

– Ну, очнись же! — прошептала Маша, поглаживая перебинтованную голову. — Бедненький мой…

Парень неожиданно открыл глаза. Очнулся! Сердце радостно забилось. И позабывались все слова. Парень еле заметно улыбнулся, прислушался и тут же его глаза стали тревожными.

– Это фронт грохочет?

– Да. Ты поешь…

– Некогда! — прервал её парень. — Найди любого командира из НКВД, и передай «Феникс возродится». Это важно. Очень важно. Только командирам НКВД, поняла?

– Поняла, — кивнула Маша, и подчерпнув ложкой варева, поднесла к губам парня. — Поешь…

Однако тот уже был без сознания.

Небо давно посветлело. Звезды померкли. Местами было видны серые пятна — облака. Плохо, если нагонит туч и дождь пойдет. Крыши тут считай нет — только тесом покрыта, а дранка или береста, коей крыли подобные строения, скорей всего ободрали на растопку.

Не погреб, не землянка, непонятно что. Сруб три на три наполовину в землю вкопан, крыша двускатка и все. И это недоразумение заменяло местную гауптвахту, или холодную, как местный старшина выразился. Из удобств низкие полати и немного сена. Несмотря на все это было даже уютно. Это не в лесу ночевать. Тут не тепло, но и прохладно. И можно вволю выспаться.

Но не спалось. В голову лезли разные мысли, а все из-за чересчур «горячей» встречи. Не так представлялся выход к своим. Думали — минуем немецкий «передок» и все беды позади. Сейчас!..

Проще было через немцев незаметно пройти и попутно четырех гренадеров на посту вырезать.

Вообще, на прифронтовой полосе Михаил и Семен за малым чуть не вляпались. Части стояли плотно, и пришлось скрытно перемещаться, стараясь найти путь к своим. Наползались вволю…

Наконец с местом перехода определились — один фланг упирался в заболоченную пойму небольшой речушки. Осталось пройти какие-то жалкие пару километров и у своих. Но как пройти? Чем ближе к передку, тем больше врага. И местность хорошо просматривается, несмотря на высокие берега. Значит надо ждать темноты, иначе не выйдет.

Пока спрятались в кустарнике у самой воды и принялись наблюдать. Недалеко стояли немецкие кухни, и работала передвижная пекарня. Ветерок наносил сводящие с ума запахи горячей пищи, особенно терзал изголодавшееся сознание аромат свежеиспеченного хлеба. У обоих даже мысли появились с темнотой добыть буханку как минимум. Если не выйдет просочиться через линию передка, то на пекарню они наведаются обязательно…

Пока сидели в зарослях, чуть не поседели. Немцы к речке ходили часто. Аккурат мимо кустов. Сунься кто в кусты и все. Какой-то метр всего. В эти моменты Михаил и Семен замирали, сжимая оружие и гранаты. А немцы в основном тут набирали воду. Некоторые устраивали постирушки, но ниже по течению. А раз один немец направился именно в их куст с намерением погадить. Бойцы уже приготовились к бою, сняв с толкушек колпачки и вытянув шнуры терочного запала, но засранца окликнули свои же. Что именно ему говорили не поняли, но в общем ясно — не гадить там, где воду берут. С сумерками движение у реки прекратилось. Выждав немного, бойцы двинулись вдоль берега, прижимаясь к камышовым зарослям. Наблюдение за «передком» выявило пост, усиленный пулеметным расчетом. Всего на крайнем пункте находилось четыре человека, которые контролировали левый фланг. Другой пост располагался в ста метрах правее, и тоже с пулеметом. Но с того поста не увидят, если ползти вдоль берега. Значит надо думать — как устранить четырех человек тут. И желательно тихо, иначе каюк.