Максим об этом догадывался внутри и даже был удивлен, что он не сказал об этом сам, а, как попугай, повторил заученную в школе фразу. Понимал, что вот это слово «знания» – непонятно. И на конкретные вопросы там, в школе, никто не ответит. Будет какая-то куча слов и сожаление, что он ввязался в разговор с учительницей, а потом станет скучно, а потом вообще все равно, лишь бы убежать из школы. Наконец, они подошли к самим стенам теремов, Максим отметил, что они были покрыты вязью сложных узоров, и показалось даже, что узоры эти «живые». Макс повернулся к Олегу.

– Так же разрисована была твоя игрушка.

– Не так – здесь все сложнее, и узор меняется, ты же заметил уже. – Олег кивнул на одну из внешних стен.

Максиму вдруг стало жарко, сердце начало биться быстро. Он осознал, что вот они шли и ГОВОРИЛИ. Но говорили не словами – разговор шел в голове. Рот у Олега не открывался, как при говорении, он мог улыбаться, но не двигались губы.

– Как ты это делаешь? – уже похолодев, промямлил Макс и с еще большим ужасом понял, что и он не двигает ртом.

– Так же, как и ты. – Олег спокойно смотрел на нового друга.

Максиму стало совсем страшно, а потом стало больно всему телу – так, будто его засунули в духовой шкаф и медленно поджаривали. Больно было и глазам – он стал плохо видеть. Откуда-то появился молодой мужчина. Максим почувствовал, что его подхватили на руки. Острая боль его отпустила уже за барьером. Зрение начало потихоньку возвращаться к нему, боль отходила. Мужчина что-то объяснял Олегу. И обрывок фразы врезался в память: «…как только он начал испытывать страх, тут же начался негармоничный процесс и вибрации периметра стали для него тяжелы… СТРАХ может раскачать и разрушить все… помни – СТРАХ нам не свойственен, это как вирус, и, похоже, твой друг поражен СТРАХОМ».

Максим чувствовал приятную холодную руку на своей голове, а мужчина продолжал говорить уже голосом мамы:

– Нет, ну надо же, как утюг! Только мокрый еще к тому же. Максимушка, Максушка, проснись! – Макс почувствовал легкий запах духов, затем поцелуй на своем лбу.

Глаза открывать помедлил: нежность мамы захлестнула его волной. Как-то так теперь получалось, что без особых случаев (а температура – как раз такой случай) терпеть мамины нежности и сюсюканья было невыносимо. Раньше он и за руку ее брал везде, мог забраться на колени. А сейчас только неловкость испытывал и отталкивал ее всегда. Хотя если покопаться, то жизнь стала бы ужасной, реши мама не обнимать его, не обращать на него внимания. Но вот в данный момент никакой неловкости не было: он был болен и это как бы позволяло ему ответить на мамины объятия.

Дальше был совет родителей на тему: «Кто будет сидеть с ребенком дома». Макс в разговор не вмешивался, даже дышать и кашлять боялся, чтобы не спугнуть «удачу». Разговор клонился к тому, что его снова отвезут к деду. Папа и мама решали: первое – кто позвонит и будет говорить с дедом, второе – кто повезет, в случае согласия принять внука в гости. Понять трудность этого решения Макс не мог: что стоит маме позвонить своему папе, то есть дедушке, и просто сказать: «Мы привезем Макса»? У взрослых было много условностей и непонятных ситуаций, которые Максу, например, казались очень простыми.

Вообще, роль взрослых была сомнительна, поэтому Максим пока не представлял, что он вырастет и станет «таким, как папа», «таким, как дед» или еще каким-то. Так часто говорили в школе, что дети должны стать «такими, как…», и дальше шли варианты. Максиму хотелось остаться Максимом, просто стать больше, сильнее, умнее и смелее. С раннего возраста он заметил в себе особенность, что чувствует состояния взрослых, он, конечно, не говорил себе, что «я вот чувствую сейчас, что мама удручена», нет. Это было без слов, и внутри слов не было, себе он это разделял на плохо, хорошо, ярко, светло, мягко и др. И это все были внутренние ощущения, он бы сейчас не объяснил их. Чувствительность свою он скрывал, думал, что это проявление слабости. Чувствительными должны быть девочки, которые визжат от испуга, например, увидев паука. Сейчас он вспомнил, как чувствовал себя его отец в доме родителей мамы. Он как будто хотел извиниться за что-то, а дед и бабуля всегда были, как говорят старшеклассники, «в напряге». И не ласковыми были с ним, хотя всегда вежливыми, никогда не ругались. А когда отец уезжал от них, и бабуля, и дед говорили о нем только хорошее – так почему же они такими не были при нем?! Непонятные взрослые. И можно было уже и не вникать в эти хитросплетения отношений взрослых, но как-то само получалось. Теперь уже Максим своею способностью не тяготился, но и не обращал на неё внимания.

Итак, решено: завтра его папа отвезёт обратно. Максим ликовал внутри. Но, чтоб не увидели его радости, лежал с грустным лицом и исправно температурил. Утром, уже проехав половину пути, Макс решился заговорить с отцом.

– Папа, мне сегодня приснился Олег, тот парень, с которым я в поле познакомился, который в линзе такой исчез большой, как в воздухе, и мы с тобой испугались и убежали.

– Хорошо, – отец ответил легко: похоже было, что он не вник в сказанное.

– Папа, я самолет в поле тестировал, помнишь? – Максим уже понимал, что разговора не получится.

– Помню, у тебя хорошо получалось, я иногда смотрел. – Отец повернулся с улыбкой, потрогал лоб сыну. – Ты сиди молча, при температуре бывает – сон и реальность могут смешаться.

Максиму стало грустно. Взрослые, если что-то не понимают, сразу перестают это замечать, как будто этого нет. Ему вспомнилось, как на уроке его одноклассник Дима спрашивал, почему такой слабенький росточек любого растения может пробиться через асфальт, где он берет силы, ведь он такой малюсенький. И это было интересно. Но ответа не последовало. И много чего в школе было занимательного, но вот с ответами всегда была проблема.