– Ну так, – говорит, – это его и убили по дисциплине этой.

– Да ну? – спрашиваю.

– Да, – говорит, – ей-богу. В германскую войну. На фронте… Пригнали нас в окопы, а мы ни уха ни рыла в военном деле… А тут Лешку Коновалова… Вы Лешки не знали ли?

– Нет.

– Ну так вот. Лешку Коновалова часовым поставили. А начальник строгий был. Начальник подошел к Лешке, харей его повернул к противнику и говорит:

– Вот, – говорит, – за бугром противник. Ежели кто из-за бугра покажется – лепи туда пулей.

А случилось, что за бугор Васька Чесноков пошел. Там он картошку рыл. Трава высокая – немцу не видно. Возвращается.

А часовой Лешка видит, что фигура из-за бугра прет, ружье вскинул. Только смотрит: знакомая фигура – Васька Чесноков.

– Эу! – закричал Лешка. – Васька, ты?

Тот руками машет. Я, дескать.

Заплакал Лешка, выстрелил…

– Ну и что же? – спросил я.

– Ну и убил…

Мужичок отрезал кусок хлеба и принялся снова жевать.

Старичок засмеялся.

– Вот, – говорит, – не угодно ли!

Я говорю:

– Это не доказательство. Это глупость. Вот вы, – говорю, – хотели что-то рассказать.

– Да, – говорит, – хотел, да некогда. Сходить мне сейчас.

Взял он корзинку и на площадку вышел. Поезд, конечно, остановился. А я стал в окно смотреть. И вижу: выходит на платформу дежурный. Красивый такой мужчина, в галифе.

Вышел он, прутиком по сапогу хлопает, усишки подвивает.

На дам косится. Прислонился к забору.

– Эй, – кричит, – Игнат!

Подходит к нему сторож.

– Игнат, – говорит дежурный, – принеси-ка, брат, папиросы. На столе у меня лежат.

Игнат бросился в вокзал.

«Дисциплина, – подумал я. – А пожалуй что старик и прав: неправильно многие дисциплину понимают…»

Поезд наш пошел дальше.

Больше мне ни с кем поговорить не пришлось.

По Новоторжской ветке я больше не поеду. Шут с ней. Плохая ветка. Там я едва не разбился. И там же с меня еще штраф взяли.

И за что? За то, что я, братцы, на нижнем месте сидел. А разве я виноват? Я кассирше объяснял толком:

– Я, – говорю, – человек грузный, мне, – говорю, – много- уважаемая, не давайте верхнее место. Я разбиться могу.

А она, братцы, напротив того, верхнее место дала.

«Ну ладно, соображаю, с кем-нибудь я обменяюсь в вагоне».

Сел в вагон я, а меняться не с кем – пустой вагон. «Ну, – думаю, – тем лучше. Повезло, – думаю, – мне на Новоторжской ветке. Всегда буду на ней ездить».

Сел я на нижнее место и, извиняюсь, задремал. Вдруг контроль идет.

– Ваш, – говорит, – билет?

Подаю билет. Контроль внимательно осмотрел билет и нахмурился.

– У вас, – говорит, – лежачее место. Полезайте наверх, а то я вас оштрафую.

Я говорю:

– Батюшка, уважаемый контроль, не хочется мне наверх. Чего я буду сидеть там, как кура. Позвольте мне внизу посидеть.

– Не могу, – говорит, – позволить. А ежели вы мне взятку сейчас предложите, то я могу вас упечь, куда Макар телят не гонял.

Он думал, что я растеряюсь, задрожу, а я хоть бы что. Отбрил даже его.

– Вы, – говорю, – не стращайте меня и не возвышайте голос, от этого у вас печенка может лопнуть. А ежели наверх нужно, то ладно, сейчас полезу.

Полез. Два раза я, братцы мои, обрывался. Наконец влез. Проехал два перегона – нет, не могу больше – тошнит и к тому же упасть боюсь от толчка.

Слез я тихонечко, присел на нижнее место. Вдруг опять контроль.

– Ага, – говорит, – ты опять здесь. Плати штраф.

Заплатил я штраф.

«Ну, – думаю, – хотя теперь поеду спокойно».

Не тут-то было.

– Нет, – говорит контроль, – штраф штрафом, а ежели место лежачее – лезь наверх.

Влез я, братцы, снова наверх. Лежу, боюсь даже до ветру сойти.

А в Лихославле собрал я свои манатки да и поскорей прочь из вагона. А там нанял лошадей да и ходу, ходу…

Не езжайте, братцы, по Новоторжской ветке! Плохая ветка.

Нынче нам, братцы мои, великолепное житье. Все-таки еда хорошая: щи там или что другое… Мясо опять же. А которым по праздникам бабы, может, и пироги с капустой пекут. Вот оно какое великолепие!