Нет, вот и мне не стоит в тебя вцепляться,

Рвать тебя в мелкие клочья и класть их в сумку.

Это бессмысленно, если ты тоже мёртвый.

Хотя на самом деле, какая разница кто и насколько жив?

Каждый пытался что-то создать, но в итоге себя утратил,

В этом всё дело, никто здесь не отнял руки от края,

Выбрав нелепую, пластиковую (не)смерть,

Что в переводе читается (недо)жизнь.

Стоит ли сокрушаться над этим, сквозь призму лет?

Нужно ли сожалеть о единственном верном выборе?

Я не знаю,

И ты не знаешь.

Это последнее, что в нас осталось

Общего.

Ломится в Бездну,

Бросает медные гроши.

Говорит ей: «Бездна, Бездночка,

Будь хорошей».

Говорит ей: «Бездна, полно же, нет уж силы,

Точно в зеркало правды глядеться в тебя насильно».

Говорит ей: «Бездна, хватит тебе таиться,

В темноте подвала, под ссохшейся половицей».

Говорит: «Никакого спасу от той напасти,

Что ошибочно продается с пометкой счастье».

Говорит ей: «Бездна, Бездночка, ты глубока.

Ты темна, многолика, всесильна, бездонноока.

Ты питаешь огонь, тот что жив и неугасаем,

Но глядишь на меня украдкой, и в дрожь бросает.

Неподъёмно, холодно, полупусто.

Никакого прошлого, – говорит, – никаких запретов».

Говорит ей: «Бездна, Бездночка, ты – искусство».

«Вот сейчас», – говорит, – хорошая,

Вот теперь, – говорит, – об этом».

Ты говоришь мне: «Зачем без рифмы?

С рифмой сподручнее».

Знаю, сама ведь так говорила. Не в этом дело.

Я ведь уже отвечала, но смысла мало.

Незачем говорить, коль тебя не слышат.

Понимаешь, Бездна рифмуется не всегда,

Как кистепёрые рыбы вымерли не совсем,

Ты дочитал до момента ведь

Про кистепёрых рыб?

«Дом, в котором», если не помнишь,

Откуда фраза.

И кстати, если не помнишь, то очень зря.

Но сейчас не о книгах,

Сейчас о локальном – зачем без рифмы.

Затем, что Вселенная любит

Разные языки.

Что всегда говорить одинаково – моветон,

Хотя многие критики скажут наоборот,

Мы не будем об этом. Лишнее. Ни о чём.

Лучше сразу о том,

Как врывается в дом ледяной сквозняк

И сбивает с ног безразличным: «просмотров ноль»,

Оставляя во рту привкус желчи

И в голове звенящую пустоту.

Или вот о том, например,

Как стоишь посреди толпы, а тебя не видят.

Понимаешь? Совсем не видят.

Даже проходят, кажется, сквозь тебя.

Или о том, как любая,

Даже самая маленькая известность —

Просто ускоренное разложение,

Потому что замедленное – не наше.

И заодно о том, что нас дико бесит то,

Что ускорить его сильнее – не наше тоже.

Всё ещё непонятно, зачем без рифмы?

Рамки придумали те, кто устал от жизни,

Те, кому в горле комом стоит свобода.

Ибо они и не знают о ней ни слова.

Истинная свобода для безграничных,

«Неограниченных» – если совсем дословно.

Только ведь это не значит, что кто-то видел

И различал её вкус.

Ничего не значит.

Кроме того, что вопроса: «Зачем без рифмы?»,

Кажется, быть не могло в современном мире,

Но всё равно он откуда-то появился.

Видимо, «А зачем?» – это часть культуры,

Что-то в основе мирского менталитета,

Не выходящего мысленно за пределы,

Которые люди сами себе рисуют.

Ты очень любишь эти нелепые «А зачем?»,

Кстати, а часто ли ты задаёшься этим вопросом,

Когда подходишь к зеркалу и не видишь

Совсем ничего, кроме той же треклятой Бездны,

Которая

Не рифмуется