Dartmouth Workshop продолжался немного дольше задуманного, примерно шесть недель, с конца июня до середины августа. Большинство участников рабочей группы провело в стенах Дартмутского колледжа всего одну-две недели, а полный срок лишь трое организаторов – Марвин Минский, Джон Маккарти и Рэй Соломонов. Последний не стал звездой первой величины, но это не умаляет его роли в описываемых событиях, к тому же это он создал дуэт Минский и Маккарти и он был их «духовным отцом», оказав критическое влияние на выбор символьного подхода к AI.

В англоязычной литературе о событии, случившемся в Дартмутском колледже, пишут как об акте рождения AI (Birth of AI), или об изобретении AI (AI invention), или даже об основании AI (AI foundation). Отсюда может сложиться ложное представление об AI как о какой-то объективно существующей субстанции, которую можно создать или изобрести, как о вещи, способной к самостоятельному существованию, которой до этого момента не было, а собравшейся группе усилием мысли удалось чудесным образом произвести ее на свет. С таким взглядом на AI и на его происхождение нельзя согласиться, поскольку в частном исследовательском университете, в одном из девяти входящих в Лигу плюща и по традиции называемом Дартмутским колледжем, произошло нечто совсем иное. Эту встречу нельзя назвать рождением, скорее это были заблаговременные крестины еще не рожденного младенца.

Более того, AI на семинаре не только не родился, но не был даже зачат, поскольку результатом семинара стал документ с подзаголовком «Декларация о намерениях» (Declaration of Intention), не более того. Подчеркивая это обстоятельство, Джон Маккарти до семинара написал, что под AI он понимает не продукт, а «науку и инженерию (!) создания разумных машин (intelligent machines)». Подчеркнем, не предмет, а науку и инженерию! Приверженность символическому подходу (Symbolic AI) выражена в «Декларации о намерениях» почти дословно как в предложениях к семинару: «Наши исследования будут основываться на предположении о том, что любые действия, связанные со знаниями, могут быть точно описаны и воспроизведены на машине». Из чего следует, что изначально был избран такой подход к AI, который предполагает возможность описания знаний в виде символов, затем перенос этих символьных записей в машину, а далее производство на машине новых знаний.

Выбор этого подхода легко объясним, человечество не придумало ничего иного для описания и воспроизведения присущих ему знаний кроме символьных записей. Но никакая запись не тождественна знанию, соотношение между записью и знанием далеко не так просто, только человек, понимающий язык записи (естественный или научный) может извлечь знания из записи, собственно говоря, сущность образования в значительной мере состоит в обучении этому языку. О соотношении данных, инфлюации и связи см. главу 8. Но если допустить, что символьная запись является носителем знания и метазнания, то, вполне логично предположить, что компьютер, как машина, оперирующая некими сложными символами, окажется способен к операциям со знаниями. Однако трудно представить, как можно было отождествить некий умозрительный символ, как носитель знания, с тривиальным алфавитно-цифровым символом, из кодовой таблицы ASCII или Unicode? Что общего у символа в сознании человека и восьмеричным кодом? Но тогда участникам семинара этот подход показался единственно возможным. Они его не назвали никак, но позже, когда потребовался какой-то ретроним в противовес альтернативному коннекционистскому подходу, его стали называть символьным.

Не все из побывавших на семинаре нашли понимание со стороны организаторов. Например, Саймон и Ньюэлл, стоявшие в академической иерархии заметно выше организаторов, приехали на Дартмутский семинар в полной уверенности своего приоритета, однако неожиданно для себя получили достаточно прохладный прием. Позже Саймон писал, что организаторы не захотели их выслушать, что вызвало и у них самих ответную реакцию, поскольку «… они только собирались делать то, что мы уже сделали». Однако неблагожелательный прием не помешал вскоре этим двум маститым ученым по каким-то причинам изменить свою позицию и стать верными союзниками Маккарти и Минского. Можно лишь догадываться, чем была вызвана такая покладистость.

Категорическое несогласие с позицией большинства выразил разве что один Карвер Мид, ставший позже разработчиком методов кремниевой компиляции, которые по сей день служат теоретической основой для всех современных средств проектирования полупроводниковых изделий: «Я верю в то, что отцы-основатели AI Марвин Минский и Джон Маккарти были правы в своих взглядах, но когда дошло до дела, то выяснилось, что требуются компьютеры, как минимум на восемь-девять порядков более мощные, чем те, которыми они располагали. Осознав наличие этого барьера, AI-сообщество распалось на две группы, одни отправились на поиски этих порядков, а другие продолжили делать вид, что они занимаются наукой. Я из первых». Миду совместно с Лин Конвей удалось решить задачу перевода логического описания полупроводниковых устройств в кремний, их решение и называют кремниевой компиляцией. А в начале 1970-х Мид осознал, что необходимо отделить теорию проектирования от производства и выделить ее как самостоятельную дисциплину (Electronic Design Automation, EDA), что заметно повлияло на создание технологий микроэлектроники.

Организаторам семинара в короткий срок удалось добиться самого благожелательного отношения к себе со стороны правительственных кругов, а затем на выделенные им колоссальные средства создать специализированную исследовательскую лабораторию в Массачусетском технологическом институте (МТИ), учебном заведении, известном как кузница научных кадров высшей квалификации, прежде всего, для ВПК. Для работы в лаборатории Маккарти переехал в Бостон из Хановера, где он жил прежде, не случайно это место было избрано для Дартмутского семинара. Минскому было проще, он перешел в МТИ из соседствующего с ним Гарвардского университета. Удачный поворот событий и неограниченное финансирование стимулировали энтузиазм молодого коллектива талантливых исследователей. Он был подкреплен неоправданной верой в потенциал компьютеров, характерной для пятидесятых годов, тогда их называли «большим железом» (mainframe). Надежда на возможности компьютеров и на свои способности позволяла им считать, будто они смогут создать AI за какие-нибудь 5–10 лет, правда, не уточняя, что это такое, видимо по конъюнктурным соображениям. В короткий срок Минский и его коллеги отказались от прежнего определения AI как науки и инженерии в пользу размытого и неопределенного представления AI как готового для использования интеллектуального продукта. Такая «продуктовая» интерпретация AI была намного удобнее в общении с сильными мира сего.

Надо учитывать, что местом сосредоточия исследований в области AI стал именно МТИ. Он был и остается своеобразным учебным и научным учреждением, где особый академический дух и высочайший уровень научных работ и образования благополучно сочетаются с прочным сотрудничеством со спонсирующими это учебное заведение военными кругами. Не будь этого источника, все сложилось бы иначе. Неслучайно во многочисленных интервью, данных им последние годы своей жизни, Минский открыто признавал влияние материального фактора как на стремительный подъем в шестидесятые годы, когда финансирование было неограниченным, так и на спад, наступивший через 10–15, когда военные, не получившие того, что им было обещано, попросту прекратили давать средства на продолжение работ.