Но мы все помним, как могущественна сила Феникса, и если они действительно выжили и решили напасть сейчас, значит, они подготовились, и у нас нет другого выбора, кроме как объединиться с данами и другими империями, даже самыми мерзкими, потому что у нас есть только один шанс остановить их всех!"

Глик, пылая всепоглощающим гневом, ответил яростным отказом, в его голосе звучало презрение к самой идее такого союза. "Джедор, ты сошел с ума? Эти варвары служат старым богам. Я говорил тебе 500 зим назад, что предоставлю армию и возглавлю ее, объединив силы с северянами всего один раз. Но теперь мы не можем рассчитывать на их помощь после того, что они натворили в горах Ситхави. Только глупец мог допустить такое. Разве ты забыл, что они нарушили свою клятву и пытались уничтожить мой народ? Мне здесь больше нечего делать". С этими категоричными словами Глик, воплощение непокорности, поднялся со своего богато украшенного кресла. Его шаги, каждый из которых был отголоском его разочарования и убежденности, целеустремленно понесли его к выходу. Резонанс от его ухода еще долго звучал в зале, молчаливо свидетельствуя о глубине его несогласия.

Однако Джедор оставался непоколебим, его не остановила только что прошедшая буря. Он воспользовался моментом, чтобы напомнить Глику забытую истину, похороненную главу их общей истории, которая теперь требовала расплаты. "Глик, кажется, ты что-то забыл" вдруг тихо промолвил Джедор в свойственной ему манере.

Глик, гордость которого была уязвлена, но любопытство разгорелось, не удержался и бросил взгляд назад, через плечо. В его глазах мелькнуло любопытство, искра понимания того, что сейчас произойдет нечто важное. "Да? И что же я забыл?" В этот миг, когда напряжение спало, Джедор, мастер расчетливых движений, поднялся со своего царственного кресла. С его лицом, некогда хранившим спокойствие, произошла метаморфоза. Он превратился в маску непреклонной решимости, в лицо, вытравленное решимостью и целеустремленностью. В его глазах ярко горел огонь непоколебимой преданности, в них бушевало намерение, которое невозможно было отрицать.

И в следующее мгновение, подобно молниеносному порыву ветра, Джедор превратился в сплошное пятно движения, бросая вызов законам физики в демонстрации сверхъестественной ловкости. Это было захватывающее зрелище, свидетельствующее о его боевом мастерстве и неукротимом духе, который им движет. Скорость последнего настолько велика, что Глик даже не успевает прикрыться броней из собственной силы богов.

Зал Совета, ставший сценой для этого захватывающего зрелища, затаил дыхание, когда Лорд-Император Джедор со скоростью разящей змеи бросился к Глику.

Движение разворачивалось с такой неземной быстротой, что человеческий глаз, скованный ограничениями обычного восприятия, едва успевал следить за поразительной скоростью действий Джедора. В мгновение ока он перешагнул границы смертной ловкости, превратившись в настоящую бурю божественной мощи. Его форма, бесплотный вихрь движения, казалось, пронзила саму ткань пространства, оставив после себя лишь мимолетный, мерцающий призрак – призрачное эхо его присутствия. И в одно мгновение катаклизмическая сила удара Джедора обрушилась на Глика, как разъяренный гром, лишив непокорного дворянина дыхания и оторвав его голову от тела. Жизнь Глика, некогда кипевшая страстью и бравадой, оборвалась, оставив после себя лишь леденящую душу картину смерти и тьмы. Его безжизненное тело рухнуло на пол, отброшенное как пешка в бесконечной игре судьбы.

Тяжелая, гнетущая тишина опустилась на зал Большого Совета, пронизывающая тишина, которая, казалось, отражала коллективный ужас тех, кто был свидетелем этого непостижимого действа. Правящие лидеры империй, на лицах которых были написаны шок и недоверие, в ошеломленном молчании смотрели на фигуру Джедора. Он стоял, лишившись всех атрибутов власти, и держал в руках отрубленную голову Глика как мрачный и тревожный трофей. "Свою голову", – провозгласил Джедор, его голос был властным шепотом, прорезавшим воздух, и напоминал об абсолютной власти, которой он обладал в этот леденящий душу момент расплаты. Последствия этого чудовищного поступка разнеслись по залу, отбросив на судьбу Южных имперств длинную, предчувствующую тень. Совет был безвозвратно изменен, и отголоски этого шокирующего поступка будут звучать в истории, оставляя после себя наследие тьмы и неопределенности.

Тем временем в огромной и грозной империи Дан, в неумолимом сердце Севера, среди толпы пленников возвышался колосс – вождь данов Тивад. Его длинные блондинистые волосы бурлили как пламя на ветру, отражая живую силу и стойкость. Во мраке ночи, эти волосы были как золото, сверкающее в последние мгновения заката. Они придавали ему вид ангела, спущенного на этот свет с небесных высот.

Но это было только начало загадки, ибо никто не мог остаться равнодушным к его черным, густым как смерть усам. Они казались двумя мраком, затерянным среди светлых волос, словно два вихря, которые могли унести даже самые отчаянные души. Усы Тивада были его тайной, символом его силы и загадочности.

Титанические мускулы этого воина были источником его невероятной силы и могущества. Он выглядел, как создание, спущенное с Олимпа, и его мускулы были такие сильные, что могли раздвинуть даже самую крепкую броню даже без использования силы Богов спрятаных в недрах его сердца. Он был героем для своего народа, несомненно, и его внешность была примером божественной мощи и непревзойденной красоты в этом мире тьмы и предательств.

Пленники свидетельствовали о его силе и могуществе: их руки сжимали мечи, сверкающие, как осколки льда, железные щиты, сверкающие от непоколебимой решимости, и доспехи, несущие на себе тяжесть их необузданной мощи и величия их имперства. Тивад, фигура одновременно властная и загадочная, двигался с изящной грацией, казалось, не подчиняющейся законам природы. Он прошел мимо множества пленников, каждый из которых нес бремя своей неминуемой судьбы. Лица пленников несли на себе безошибочный отпечаток страха, на них был написан коктейль из ужаса и трепета перед неизбежным. Взгляды пленников были обращены к расстеленному ковру безжизненных тел, устилавшему залитую кровью землю. Здесь багровые ручейки смешивались с непрекращающимся дождем, унося с собой жуткую картину смерти.

Среди оставшихся в живых пленных были лица, лишенные цвета и напоминающие трупы, их дрожащие фигуры восставали из самых глубин отчаяния и паники, полные страха.

Их судьба, казалось, была безвозвратно впечатана в пропитанную кровью землю под ногами.

Тивад, неукротимая сила природы, обратился к дрожащим массам голосом, в котором чувствовался вес власти и могущества. "Ну что? Есть ли среди вас смельчаки, которые еще хотят свободы? Или вы предпочитаете быть сожранными моей прекрасной Эбией, будучи привязанными к дереву?"