"Снова цветы... и снова некуда поставить", - подумала Карина.

– Опять не знаешь, куда их определить?
– улыбаясь, спросил Савелий.

Карина слегка покраснела, пошла на кухню, и уже оттуда сказала: Проходи в комнату, я сейчас чайник поставлю.

Когда она вернулась, Варежкин стоял возле этажерки и держал в руках картину.

– Это еще что такое? Какая инфантильная композиция!
– с расстановкой произнесла Сухарева.

– Не узнаешь? Твой дом, твоя квартира.

– Что-то непохоже.

– Конечно, здесь, - он показал на холст, - многое выдумано, но по-другому я не умею.

– Еще один выдумщик свалился на мою голову! Я то думала, что ты совсем другую принесешь картину, но..

В дверь позвонили. Вместе с морозным воздухом в прихожую впорхнула Любаша.

– А вот и я! Одной дома не сидится, а мы с тобой целую вечность не виделись! Ой, я, кажется, не вовремя. У тебя гости?
– затараторила Любаша, увидев мужское пальто на вешалке.

– Ничего, ничего. Заходи. Это мой знакомый художник. Подарок принес картину.
– И на ухо добавила: - Какая-то ерунда, но не удобно отказываться.

– Ну, здравствуйте.
– Любаша, не скрывая любопытства, зашла в комнату.
– Давайте знакомиться. Страсть как обожаю людей творческих, не от мира сего.
– Любаша весело улыбнулась и протянула Савелию жаркую ладонь. Люба, можно и просто - Любаша, - она звонко рассмеялась.

Принялись чаевничать.

– Каринушка, как наши делишки? А вы, товарищ художник, не стесняйтесь, пейте, пейте чаек, мы немного посплетничаем с Кариночкой, - тараторила Любаша, добавляя Савелию горячего чаю, - хотя она и не любит пустяковых разговорчиков, но страсть как хочется почесать языком. Каринушка, что-то ты нос сегодня повесила. И молчаливая на редкость. А... понимаю. Но я только на минутку.

– Любаша, перестань, Просто маленькие неприятности на работе.

– А у тебя что-то изменилось... Ну, конечно, цветы! Как же я сразу не приметила! Их бы в вазу. Туда, где...
– Любаша осеклась, - а где фотография? Ты что, уже разлюбила своего хорошенького племянника?

– Решила протереть стекло, да и забыла повесить, - ответила Карина и опустила глаза.

– Бог ты мой, а это что за штуковина?
– Любаша указала пальчиком на стоявшую возле этажерки картину.
– Это и есть подарок? Симпатичненько, И никак Гулена наша нарисована?

Гулена, услышав свое имя, стала расфуфыриваться, обводить всех загадочным взглядом, выгибать спину, а затем, помпезно подняв хвост, продефилировала к этажерке, но вдруг ошалело замяукала, отскочила от картины и без проволочек забралась под диван. Любаша прыснула.

– Даже кошка испугалась такого нагромождения, - промолвила Карина. Кис-кис, Гулена, иди ко мне.

Через минуту из-под дивана сверкнули зеленые очи.

Но дальше дело не продвинулось. Никакие уговоры не заставили Гулену покинуть свое убежище.

Савелий почувствовал неловкость и решил, что пора и честь знать.

– Спасибо за чай, за угощение. Я, пожалуй, пойду.

– И не вздумайте. Вы не только хозяйку, но и меня обидите. Расскажите-ка лучше о своей картине. Вразумите нас, женщин. Ну, например, что это за волосы позади воображаемого дома?
– полюбопытствовала Любаша.

– Это... это ветер...

– А что там за голубые пятна внизу?

– Возле дома сирень растет. Вот она и расцвела.

– Это зимой-то?!

– При чем тут зима.
– Варежкин пожал плечами.
– Просто от комнаты, исходит потаенное тепло, Сирень и расцвела.

– Ну что ж, вполне доходчиво, -- задумчиво произнесла Любаша.
– Но почему же вы не нарисовали Карину?
– с укоризной спросила Любаша и игриво обняла Сухареву.
– Пускай бы она держала Гулену но коленях и они вместе смотрели бы на звезды, Варежпн поморщился.

– Здесь все - Карина. Она и то, что ее окружает, - неразрывно. Варежкин непроизвольно сцепил пальцы рук.
– Как бы вам объяснить?

– Ты все хорошо объяснил, - сухо сказала Карина, - но я все равно ничего не пойму... Ты просто фантазер, Савелий. Почему бы тебе не писать то, что видят остальные? Вот чай - он и есть чай, нельзя же его изображать, допустим, простоквашей, - начала излагать свои мысли Сухарева, - Но я вижу именно так. Так мне подсказывает сердце, фантазия. Все предметы движутся, перемещаются, разговаривают друг с другом, ссорятся. Они - живые. У них свои радости и печали, свои заботы, свои неурядицы. Я вижу, что чашка готова лопнуть от злости, когда вливают в нее кипяток. Я вижу, как вазе хочется треснуть, рассыпаться, чтобы дать волю хотя бы этим сосновым веткам, как хочется ей лишиться дна, чтобы они проросли, пустили корни. И веткам неудобно в ней, они окольцованы, им хочется туда - на мороз, чтобы искриться, насыщать воздух своим дыханием. Мне видится...

– Савелий, остановись, а то и мы привидимся тебе невесть чем, прервала его Карина.

– Но мне кажется...

– А мне ничего не кажется, - уже зло оборвала его Сухарева.
– Спасибо за подарок. Я ценю твой труд, но не приемлю. Достаточно с меня видений и фантазий. Понятно? Достаточно! Я сыта ими по горло!

– Каринушка, ты становишься жуткой злюкой. Ну, размечтался человек, ну, он так видит, ну и что?
– вмешалась Любаша.

– Гулена и та не выдержала этих видений. Вон, под диван залезла. А я человек. Что мне прикажешь делать? Что? Я спрашиваю?
– Карина все больше и больше распалялась.