— Да, конечно!

— Отлично. Ступай пока в класс. Катерина Михайловна вызовет тебя.

Катерина Михайловна выпроводила девочку, посмотрела на часы:

— Считанные минуты до звонка. Мне не хотелось бы встретиться с завучем.

— А мне придется.

— Я оставлю тебя, извини. — И задержалась. — Не правда ли, противоречивые обстоятельства — на мой взгляд, Мери Жемчужная самая несносная девочка в классе. А по-твоему?

Дверь приоткрылась, и мягко очерченный профиль снова отпечатался на белом квадрате:

— Я забыла сказать: у него, у этого парня, одно плечо немного ниже другого. Как будто его стукнули!

— Молодец, Мери! — похвалил Саранцев, — весьма существенная примета. Можешь идти.

Саранцев прикрыл за ней дверь:

— Отвечаю на твой вопрос Катюша. Относительно поведения Мери Жемчужной. Относительно оценки ее поведения. По-моему, по-твоему. Я, например, считаю так: она по-своему помогает нам. Еще одно — если появится Марина Боса, сообщи мне. И пожалуйста, пусть Мери захватит ее учебники. Я сам передам их Марине. Надеюсь, она дома…

В юности (и у Егория Крейды была юность, было детство, мама самая лучшая в мире и отец не какой-нибудь, не учил подлости, вполне пристойный человек, прошедший, правда, жестокую житейскую школу — надо ж было вытянуть семью в тяжкие послевоенные годы, прокормить, одеть, обуть) в юности мальчишки дразнили Егорку:, расширение зрачков. Потому что глаза на все вокруг пялил, всякую ладную вещь мигом подмечал — подходящая! Меткий был взгляд на любое добро. Иной мимо пройдет, не оглянется, а Егорушка тут как тут, тотчас прилипнет, не ошибется: «грубая»!

С летами подхватил новое слово — качественная. Так и тянуло его ко всему подходящему, качественному; подыскивал пути полегче покороче, лишь бы руку протянуть да ухватить.

Вскоре он снова увидел Катюшу. На этот раз машину вел не ее отец, не товарищ директор, а какой-то другой, помоложе, покрупнее, более лихой. Пожалуй, Крейда не заметил бы его, ноль внимания, не покажись знакомой крутая спина водителя.

Может, почудилось? Обознался? Другой?

Но Жорке никогда ничего не чудилось. Не верил в сны и видения, все вещи надлежаще на своих местах, ночью с закрытыми глазами найдет.

Знакомая крутая спина, встречал на площадке тридцать третьего, у двери своей модерной девчонки. Или, может, обознался? Страх перед надвинувшимся старым, с приводами, допросами, дознаниями, опаска за новую, налаженную жизнь, — может, замутила голову лихорадка?

Обознался, не обознался, а душа не на месте, сам не знает, что с ним творится. Что ему до промелькнувшей чужой машины? Имеется при ней свой водитель и свой товарищ директор.

А что ж он, Крейда, хуже других, не удержит баранку, не крутнет что надо на вираже?

А машина — вперед! И голова кружится от ее бега.

Остался Крейда в хвосте, ни при чем. Так же, как давеча Сережка.

Нет, не так — глянул вслед, словно «волга» у него на прицепе, словно потянулась за ней веревочка и, стоит только Жорке дернуть к себе, в свою сторону — побежит машина обратным ходом в его лапу.

Сперва думал только о машине, шуршал в ушах ее ласковый ход, маячили перед глазами лоснящиеся бока, в руках, в пальцах ощущал каждую деталь. Потом скрылась поглощенная далью машина, размылась скоростями и только — лицо девушки…

Непонятное с Жоркой творится, бывало менял людей на любое барахло. А теперь уже не вещи в мыслях, не жадность к ним — протянет руку к барахлу и отвернется. И думает только о ней, всегда перед ним ее глаза, ее лицо, старается ее думки понять, постичь ее и что вокруг нее. Знает ее и не знает, повторяет про себя: все одинаковые — и не верит себе.

Залился б водкой, да не смеет, перед собой не смеет, перед жизнью своей, перед прошлым, из которого вырвался, как смертник из последней ямы.

Он встречал ее всюду, на заводском дворе, когда навещала она своего родителя; на улице в толпе видел ее косынку, ее шапочку, даже когда Катюши не было в городе…

Однажды, подбирая в новом универмаге модный галстук, он вдруг приметил на прилавке ее сумочку — сперва сумочку и только уж потом увидел Катюшу; покупала безделушки, донимая продавщицу:

— Вот эту! Да нет — вот ту, пожалуйста.

Внезапно чья-то рука из-за спины Егория протянулась к сумочке:

— Извиняюсь!