– Это куда такая очередь? – удивился Ваня.

– В булочную, за хлебом, – пояснила Мотя. – Перебои с хлебом. Народ злой.

– А в деревне хлеба навалом, – заметил Ваня.

Когда миновали очередь, внимание Вани привлекла колонна под красными знамёнами, которая двигалась в сторону центра города. Сосредоточенные лица, развевающиеся флаги, топот сотен ног. Ваня и Мотя, как и другие прохожие, прижались к стенам домов, чтобы дать колонне пройти.

– «Смело, товарищи, в ногу,

Духом окрепнем в борьбе,

В царство свободы дорогу

Грудью проложим себе…»

Голоса крепли, и вот уже, еле слышные вначале слова песни, громом прокатились по улице, эхом отдаваясь от уходящих ввысь стен:

– «Свергнем могучей рукою

Гнёт роковой навсегда,

И водрузим над землёю

Красное знамя труда».

Колонна уже прошла, а Ваня всё стоял, открыв рот от изумления, пока Мотя не дёрнула его за рукав:

– Пойдём, прям засмотрелся на них.

– Это как же? – растерялся Ваня. – Вот такое поют, и им ничего?!

– Ой, сейчас всяк поёт, да и творит, что хочет, – отмахнулась Мотя. – Царство свободы у нас таперича…

Когда вернулись домой, дядя Андрей и братья уже давно были на ногах. Собрались на кухне обедать. Мотя поставила на стол кастрюлю с супом.

– С хлебом перебои, так мы пироги печём, – объявила она, ставя прямо перед носом Вани поднос с картофельным пирогом и разрезая его на куски, от которых поднимался аппетитный пар.

Ваня рассеянно глядел на то, как родственники молча уминают суп. Тишину нарушал только стук ложек.

– А ты чего не ешь? – спохватился Андрей, заметив необычное настроение племянника.

– Да вот, Мотя сказала, что в тревожное время я к вам приехал. Постреливают. Очереди за хлебом. Демонстрации вот, поют, что свергнут гнёт вековой… Это как же так?

– Только приехал, а уже заметил? – рассмеялся Андрей. – Да, брат, это тебе не крепостной строй. Демократия! Народ умнеть начал. Поднимается на свою защиту. Сейчас всеобщая цель – заставить правительство закончить войну. Хватит! Надоело! Тянется больше двух лет, а конца-края не видно. Зато видно, сколько покалеченных, увечных, безногих, безруких, в рваной солдатской форме милостыню просят.

– Слушаю тебя и вспоминаю, – усмехнулась Мотя. – кто радовался, когда война началась? Когда царь на балкон Зимнего вышел, вся Дворцовая, все, как один, на колени упали. Помнишь?

– За братьев-славян обидно было, – возразил Андрей. – Хотелось немчурам показать, каково это – наших задирать.

– А то! – подначивала мужа Мотя. – Думали, пах-пах, постреляете, и домой с Георгиевскими крестами вернётесь! А стоило пороха понюхать, так и заголосили…

– А ты что – за войну, что ли? – насупился Андрей.

– Я против войны! Как и всякая женщина, как мать, – возразила Мотя. – Но я считаю, что изначально не надо было ввязываться. А теперь ввязались – и взад пятки? Как теперь развязаться, как? Только энтой, капитуляцией, то бишь, потерей наших земель?

– Эх ты, баба, волос длинный – ум короткий… – презрительно скривился Андрей. – Есть поумнее тебя люди, которые думают, как эту войну проклятую закончить и без потерь что б. И я уверен – возможно это! Немцу самому надоело воевать. Они, небось, тоже людьми воюют, простыми мужиками, крестьянами, которых от земли, от коров оторвали. Что делать?.. Брататься надо на фронте, вот что делать! За кого простой мужик воюет? За кого кровь проливает? Кто эту войну затеял? Господа! Значит, надо брататься простым мужикам солдатикам, что немцам, что нашим, да штыки против господ обращать! И мировую революцию делать, вот что!

– Ты что! – замахала на мужа руками Мотя, красноречиво косясь на племянника.

– А что? – Андрей выглядел таким грозным, каким Ваня никогда не видел родного дядю. – Что мне, племянника бояться? Что он – донесёт на меня, что ли? Разве не моя он кровь, не сын брательника моего? Думаешь, ему самому не тошно, что у него батя в окопах гниёт, пока они с мамкой на селе лямку без мужика тянут?! Да, Ванька! – Андрей обратился к растерявшемуся племяннику. – Знай! Я против войны! Я против царского режима, я за смену власти, и не боюсь говорить об этом! Хватит дрожать, как зайцы! Все об этом говорят! И правительство наше, слабое, никому рот заткнуть не может! Я, Ванька, если хочешь знать, в партии состою.

– В какой? – прошелестел Ваня. Ему сразу вспомнились эхом долетающие из столицы известия о Думе, разных партиях, представители которых где-то там заседают, наверху.

– В партии большевиков! – торжественно объявил Андрей. А Мотя только глазами шныряла – от мужа, к племяннику. Мальчишки же продолжали, как ни в чём не бывало, уплетать пирог. Чувствовалось, что они привыкли к политическим баталиям между родителями.

– Большевиков? – с важным видом переспросил Ваня. – А!

– Тоже давай вступай, помощником будешь.