– Прошлые? А кто это? – с нескрываемым интересом и лёгким удивлением сорвалось с красивых и аккуратно сложенных губок рыженькой и чумазой зеленоглазой девчушки, лет четырнадцати.

Слегка веснушчатое лицо и руки измазаны в саже, а в широко раскрытых, уставленных на старца, малахитовых глазах, шевелятся язычки пламени.

Старец испугался, вздрогнул и резко отвёл от неё взгляд. Выпавшая из пальцев «Прима» стукнулась несколько раз об бетонный пол убежища, высекая в полумрак мельтешащие перепуганные искры.

– Ты чего, дед, призрака увидел? С тобой всё норм? – взволнованно спрашивали мальчишки, сидящие рядом на деревянных ящиках.

– Нормально всё, пацанва… нет, никого я не увидел, – опустив голову, грустно буркнул, и сгорбился.

– Просто… – он замялся, – кольнуло что-то. Под сердцем.

Он испугался красоты зеленоглазой девушки. Того, что она, являясь прекрасным цветком, будет всю свою оставшуюся, а точнее, только начинающуюся жизнь, расти и гнить в этом убежище. Под землёй. Гнить и расти, расти и гнить… Так и не увидит нормальную жизнь, не сможет пройтись по бескрайней поверхности живого, человеческого мира. Не съест мороженное в парке, не покатается на каруселях… А будет цвести здесь, в ограниченном бетонными стенами, закоростелом могильнике, созданном живыми – для живых. Хорошо, если доживёт хотя бы до тридцати, и не помрёт от туберкулёза… Повезёт, если выйдет за муж за торговца, а лучше за дозорного. Тот уж точно сможет её защитить. Хотя-яя… Тут, с какой стороны посмотреть. У дозорного, конечно, и братва есть, там каждый за своего «горой». Держатся вместе, за редкими исключениями. Да и народ их уважает, за храбрость, да и вообще. Рисковое это дело. И платят неплохо.

Но… у торговцев то заработок побольше будет, не чета нашей госструктуре, которая отвечает за безопасность. И связей тоже не мало, если не больше. Особенно у прожжённых барыг. Ведь они зарабатывают больше всего на хитрости и обмане при продаже товара. Иногда впаривают такое втридорога, что и даром не возьмёшь. В общем, вот и думай. Торговцем быть дело опасное, а барыгой – ещё страшнее. Зато у этих, у силовиков, всё стабильно – и пенсия есть, и дополнительные пайки выдают. У обычного люда она тоже вроде как есть, но все должны работать, пока ноги держат. А до пенсионного возраста редко кто доживает.

Но, есть и другой вариант – цвести для других, стать подстилкой. Пока твоя кожа молода и упруга, большинство зубов на месте, не пожелтели и не почернели, а на голове довольно длинные волосы, минимум до плеч, и, желательно, без вшей, в том числе и в интимной зоне – будешь пользоваться спросом.

– Деда, а деда, так кто такие, эти твои «прошлые»? – не унималась зеленоглазая девчонка; уже вцепилась правой рукой в рукав старого чёрного балахона, и потихонечку так, подёргивала.

– Прошлые… – старик привстал с перевёрнутого железного ведра. Наклонился, чуть протянул руку вперёд. Поднял дрожащими пальцами ещё дымящуюся сигарету. Блаженно затянулся.

– Прошлые… – глубоко вдохнул и выдохнул синий дым. – Это те, кто остался позади. В прошлой секунде, прошедших долях времени. Они являются нашим напоминанием о том, что мы ещё здесь. Прошлые научили нас многому. Как хорошему, так и плохому. Возможно, плохому – больше. Ведь, мы сейчас с вами, сидим здесь… Они – наша история. Возможно, уже совсем скоро, и я стану Прошлым.

Молодняк сидел молча, осмысливая сказанное старым дедом, переглядываясь между собой, вдумчиво почёсывая коротко стриженные затылки и покусывая губы.

В бочке сильно стрельнуло. Из огненного оконца, деду в лицо, устремился средних размеров уголёк. Он ойкнул, но успел прикрыть глаза левой рукой. Благо, рукав балахона свисал очень низко, а то влетел бы «костерной метеорит» прямо в старую седую бороду. Вылетевшие из бочки искры, словно пчёлы, взмыли вверх и разбились о широченную вентиляционную трубу, к которой подходила труба поменьше, из самодельной буржуйки. На голову старика, непокрытую капюшоном, падал серый пепел.

Поднялась снежная метель. Зимний ледяной ветер с огромной силой налетал на еле движущегося по сугробам сталкера. Как мог, прикрывал лицо рукой, но ледяные снежинки всё равно попадали в глаза, снег набивался под надетый, поверх шапки, капюшон, а укутанное шарфом лицо было покрыто каплями талого снега и пота. Шарф напитывал влагу, сильно парил на морозе от тёплого человеческого лица, постепенно превращаясь в твёрдую ледяную корку. Он промерзал всё сильнее, с каждым новым вздохом становилось труднее дышать. Сколько он плетётся в этой вьюге? Может час, а может, целый день? Дико хотелось пить и хоть немножко отдохнуть. На минуточку присесть в тепле, с горячим напитком в руке. Ноги вязли в снегу чуть ниже колена. Поднимать и шагать становилось всё труднее. Хотя, вроде совсем недавно, шёл довольно легко, даже сугробов не было. Так, слегка выше щиколотки. И ясно светило морозное солнце, раскрашивая лучами белое хрустящее полотно под ногами, превращая его в ослепляющее своей красотой, искристое серебро.

Конец ознакомительного фрагмента.