У Энид брови взлетели вверх, но, вздохнув, она лишь развела руками.

— Только будь аккуратна… — попросила волчица дочь.

— Ты лучшая, мама! — крикнула девочка, оставив дверь открытой.

— Я согласен с ней. Только тут две лучшие мамы одновременно, — в комнату зашёл Вещь, и Уэнсдей наградила его хмурым взором.

— Зачем ты взломал дверь?

— И я очень рад тебя видеть, моя бывшая злая-злая хозяйка, — Вещь прыснул и подошёл к ней, раскинув руки для объятий.

— Я сломаю тебе все десять пальцев.

— У меня ещё столько же на ногах, — он улыбнулся и внаглую обнял Уэнсдей. — И да, вы тут ещё долго? Мне Пьюберт звонил, Аддамсы и Торпы уже заждались! Так внука и племянника увидеть хотят.

— Поедем сразу, как Ксавье соберётся.

— Надеюсь, наш малыш Терри запомнит этот День Рождения! — с надеждой воскликнула Энид.

— Самый запоминающийся у него День Рождения был, когда он в три года на руках у Ксавье сбегал от аборигенов, — отметила Уэнсдей. — После реабилитации Ксавье в обществе — все дни рождения унылые.

— Да брось ты! Они там каких-то крыс сжигают. Чем не шикарное занятие на празднике у восьмилетнего мальчика? — рассудил Вещь.

— Какой побег от аборигенов? — вдруг спросил мальчишеский голосок.

— Это точно твой сын, Уэнсдей, — хмыкнула задумчиво Энид.

А она улыбнулась. Больше детей она не хотела, но тот ребёнок, который соизволил явиться на свет, всё-таки самый лучший человечек в мире. А его отец — лучший мужчина в мире. Уэнсдей не сомневалась в этих утверждениях.

Комментарий к Эпилог

Так, ну вот, конец и эпилога)

Надеюсь, вам понравилось всё это приключение с героями, а теперь прошу меня простить, я побежала писать дальше следующий фанфик)

========== Спешл 1. 14 февраля. Или Tag der Geisteskranken ==========

Комментарий к Спешл 1. 14 февраля. Или Tag der Geisteskranken

Помните, я обещала вам спешлы? Я свои обещания держу. Поэтому держите первый спешл, хех)

Он очень и очень маленький, но по-своему милый)

Tag der Geisteskranken — это такой праздник немецкий. По ходу фанфика объясню.

Осыпалась штукатурка — там, где она ещё осталась. Пустые оконные рамы колыхались на ветру, лаская слух невыносимым скрипом. Меж многочисленных проплешин в полуразрушенных кирпичах выглядывал тёмный мох, а где-то вдалеке, среди обломков, хлопотали над чем-то крысы. В кровавых лучах закатного солнца на стенах заиграли мрачные тени, отбрасываемые многочисленными голыми зимними деревьями. Иногда в них мелькали крылья возмущённых ворон. Запахи заброшенного здания до носа не долетали, но казалось, что вокруг пахнет смертью — такой же пустынный и безнадёжный запах, как на кладбище.

Хороший запах.

В лицо ударил усилившийся порыв ветра. От холода по коже пробежали приятные мурашки, а края жёлтого шарфа подняло ввысь, вместе с одинокими засохшими или полусгнившими листьями с земли, пролежавшими там всю зиму.

— Завяжи шарф потуже. Замёрзнешь же, — голос Ксавье прозвучал слишком мягко. Как и всегда.

И, как всегда, Уэнсдей не раздражал его голос.

— Ты забыл, что я не замерзаю? — в ответ — тишина.

И лишь его всегда горячие руки резко развернули её к себе и стали перевязывать на ней шарф. Без спроса, без разрешения… ему оно не требовалось. Она позволяла его пальцам орудовать полосой ткани и иногда задевать своими тёплыми кончиками её шею.

Дурацкие мурашки пробегались вдоль тела при каждом его касании.

— Мне всё равно. У тебя тоже, бывает, болит горло, — он безобидно улыбнулся, затягивая шарф туже.

Уэнсдей не шелохнулась. Хотя кожу шеи приятно засаднило. Постепенно приток воздуха прекращался.

— У нас дома пятилетний ребёнок. Душить шарфом ты можешь меня и в спальне, — едва-едва удалось вымолвить ей, когда он несколько ослабил хватку.

Ксавье заулыбался и несильно склонил голову набок. Судя по подрагивающим уголкам губ — он что-то замышлял. Это у них с Мартером черта общая. Кажется, Ксавье заразился ею от сына. Или наоборот. Уэнсдей уже и не помнила.

Иногда она думала, а точно ли у неё только один ребёнок. Его отец походил на шаловливое дитя поболее, чем Мартер. Но Уэнсдей не жаловалась — хотя бы сын у неё благоразумный. В меру. Не такой, как она, несколько черт отца он унаследовал, но в основном Мартер напоминал её.

— Я хочу провести тебе экскурсию по заброшенной лечебнице, — он кивнул на саморазрушающееся здание и отпустил шарф.

Уэнсдей нахмурилась.

— Ты что-то недоговариваешь. А если я ошибаюсь, то ты меня разочаровал. Это самая унылая заброшенная психбольница из всех, что мы посещали, — отчеканила она скороговоркой.