— Полезай в окно, — мигом решила Патрисия. — И беги к соседям. Вызови полицию. Скажи…

Вдруг лицо её переменилось. Сесиль не видела, отчего: она стояла к кухне спиной, но заметила, как побледнела сестра. В её голубых радужках — глаза казались теперь огромными — появилось отражение чьего-то высокого мощного силуэта, освещаемого светом кухонных ламп. Патрисия застыла на мгновение, сжав пальцы на плечах Сесиль, и вдруг резко толкнула её к окну, заслонив собой:

— Беги!

Сесиль бросилась вперёд и потянула раму вверх. Кто-то побежал к ним: она слышала топот ног. Патрисия за спиной закричала, и в неясном отражении грязного окна Сесиль с трепетом увидела, как её подняли в воздух, держа за горло на вытянутой руке. Сесиль замешкалась, возясь с последним шпингалетом и не в силах оторвать от сестры взгляда.

И тогда ей тихо сказали:

— Стой на месте, или я сделаю с тобой что-то очень нехорошее.

Сесиль застыла. Властный тон и почти магические слова заставили её оцепенеть. Пальцы дрожали.

— Вот так. Хорошая девочка.

— Не слушай, Сесиль! — сипнула Патрисия, но тут же заклокотала горлом.

Та от страха даже не шелохнулась.

— А теперь отойди от окна. И встань в угол возле камина.

Сесиль медленно опустила руки. Она видела в отражении стекла, как высокая тень ударила Патрисию несколько раз, и та обмякла.

Сесиль всё сделала, как он велел. Руки и ноги у неё дрожали. Она не была уверена, что смогла бы сбежать, как велела Патрисия. Она замерла у каминной полки, в отражении плитки, которой был выложен очаг, наблюдая за рослой тенью у себя за спиной. Только тлеющие угли давали свет этому силуэту, словно сотканному из тьмы.

Сесиль плохо помнила, что было дальше.

Он связал её руки и ноги бельевой верёвкой, отвернул в угол и больше не трогал. Мольбы и угрозы отчима постоянно были слышны на кухне. Затем — утробные вопли матери, такие, что были не слышнее мяуканья котёнка. И стоны Патрисии, совсем рядом. От них было странно и страшно, потому что было в этом что-то такое, отчего Сесиль вся залилась краской, вцепившись себе в край пижамы ногтями. А потом, после короткого затишья, был непрекращаемый звук сверлящей дрели.

И больше ничего.

В ту ночь за спиной Сесиль разверзся ад. В отражении плитки она смутно видела его хозяина и вспомнила: сегодня Хэллоуин, и наверное, это — злой дух, пришедший карать и убивать. Он был весь бронзовый, литой и мокрый от пота; Сесиль слышала, как он тяжело дышит, когда заканчивает с Патрисией. Дрель тогда взвизгнула несколько раз.

Потом наступила тишина.

Он развязал Сесиль и бросил верёвки ей под ноги. Сесиль не решилась обернуться к нему так сразу и услышала, что он ушёл на кухню. Там хлопнул дверцей холодильника — снова грянула батарея бутылок. Сесиль медленно посмотрела себе за спину и наконец обратила взор к двери в гостиную.

В проёме, в ореоле тусклого света, бросаемого сбоку из коридора, стоял высокий страшный человек. Он был весь чёрен, как почудилось Сесиль. И только глаза, будто автомобильные фары, стеклянно горели белым светом, а голову его объяло белое адское пламя. Он остановился там, в дверях, огромный, могучий, набыченный.

Он улыбнулся ей, а потом отступил назад, в темноту, и исчез в ней.

— Бугимен, — позже сказала детективам Сесиль. — Это был Бугимен.

И расплакалась.

***

У этого мужика была красная рубашка, и он катался на «Плимуте» с опасным имечком — «Барракуда». Кэндис замялась, когда он остановился возле бара, выглянул в окно и скользнул по ней долгим взглядом, вскинув брови.

— Привет.

Она отвернулась — не хватало ещё напороться на отморозка среди ночи — и нетерпеливо посмотрела себе за плечо: ну что там Джина, остаётся с тем парнем у стойки или как?

— Ты не подскажешь… — блондин за рулём вдруг показался растерянным и совсем не отморозком, и Кэндис удивлённо посмотрела на него. — Это заведение работает или уже закрывается?

Кэндис вдруг стало интересно.

«Хорошенький, дьявол».

Она же обещала себе, что сегодня вернётся домой одна. Невозможно каждую ночь кого-то подцеплять! Но, с другой стороны, это был совершенно особенный кто-то.

— Эта дыра работает двадцать четыре на семь, — улыбнулась Кэндис.

Блондин кивнул, паркуя Плимут — плавно и уверенно, в одно движение.

«Мужики бы лучше трахались, как парковались».

Затем он убрал ключи из замка зажигания, запер тачку и пошёл к бару. Походка у него была плавной, гибкой, невыразимо приятной. Возле Кэндис он остановился. Накрапывал промозглый осенний дождь; мужчина посмотрел на Кэндис очень внимательно, сверху вниз, глазами, полными странного обещания — может, присоединишься ко мне, и тогда ты получишь что-то незабываемое, то, что так долго ищешь между кирпичных стен этого маленького города.

А после, ничего не сказав, молча кивнул, будто в знак благодарности, улыбнулся и вошёл в бар.

Дверь за ним открылась-закрылась, красный неоновый свет упал на мокрый асфальт. Кэндис уже тогда знала, что снова туда вернётся.

***

В общем, его звали Стэном{?}[микроирония от Хэла, который любит слушать Эминема: у того есть песня об агрессивном фанате Стэне (Stan)]. Неплохой был мужик этот Стэн. Он был прилично одет, не нахрюкивался за стойкой и платил за выпивку Кэндис. Насчёт Джины Кэндис не беспокоилась: та вышла со своим новым парнем на вечер через заднюю дверь и сейчас здорово развлекалась. Кэндис осталась одна. Она пила «отвёртку» — мешанину из водки с апельсиновым соком — и искоса смотрела, как этот мужик цедит свой хайбол.{?}[Алкогольный коктейль на основе виски и колы] Он явно приехал сюда напиться, но передумал. Сел отдельно за столик, вдали ото всех, и отвернулся к единственному узкому окошку, из которого падал неясный сизый свет с улицы.