Я был принципиально против, чтобы брать на работу родственников, но пирог Марины Петровны в этот вечер получился особенно удачным, и я дал слабину, сказав, что за работу юного родственника отвечает лично Руслан. Вопросов за две недели к парню не возникло. В помещении был порядок, несколько чайников и утюгов продавалось ежедневно, договора на поставку оргтехники заполнялись грамотно и аккуратно, деньги и бумаги складывались в сейф, а помещение аккуратно сдавалось под сигнализацию ведомственной охране хлебокомбината. Единственным неудобством было то, что нам с Русланом пришлось брать на себя работу конторы в выходные дни. И хотя рабочее время конторы в субботу-воскресенье было сокращено, но по факту получалось, что мы с приятелем работали без выходных.

Я открыл сейф, пересчитал деньги и договора, огорчился, что вчера договоров на поставку компьютеров заключено не было, щелкнул чайником, надеясь, что полчаса до появления первых покупателей я проведу спокойно, прихлебывая крепкий и сладкий чай из большой кружки и ни о чем не думая.

Я по-прежнему жил у себя в малогабаритной квартирке, вместе с Демоном. Света не звонила, лишь передавала приветы через свою новую подругу Инну. В ее магазине я не появлялся, но, по словам Димы, там пока все шло по моему плану — директор торговой точки, охренев от свободы и пользуясь тем, что до ближайших конкурентов было минут тридцать пешком, задрала ценник на продукты до уровня бутика, народ потихоньку продукты брал, но поток покупателей стал сокращаться, у магазина появилась репутация «дорогого». За нашей тушенкой и колбасой, производство которой освоил Дима, люди приезжали из других мест, так что у нас с продажами все было стабильно. Света, при встрече, Диме улыбалась, уходила и приходила, со слов девчонок-продавщиц одна, но мне не звонила, держала паузу. Через пару дней внезапно наступал праздник Восьмого Марта и мне надо было принимать решение, а я не знал, по какому пути пойти. Как постоянную спутницу жизни я Свету не рассматривал, но, на ближайшие пару лет, она меня вполне устраивала. Решив, что по примеру Скарлетт О Хара, я подумаю об этом завтра, я отхлебнул новый глоток горькой и сладкой жидкости, но больше ничего сделать не успел — в окошко кассы кто-то постучал.

Дело в том, что при советской власти здесь сидел, кроме всего прочего, кассир комбината. Комната кассы была оборудована по всем требованиям Госбанка — толстые металлические прутья решеток уходили в толщу бетонных плит, перекрывая весь объем небольшой комнаты, в довершении всего, прутья были густо обвиты проводами сигнализации, еще рабочей и подключенной к пульту местной, вполне серьезной, ведомственной охраны. Сейф стоял засыпной и неподъемный, тоже густо увешанный датчиками. Это в принципе меня и подкупило при выборе помещения под салон — в мечтах рисовались картинки сейфа, заполненного немецкими марками и прочими гульденами. Кроме всех этих охранных приспособлений, касса имела небольшое окошко, которое выходило в коридор основного здания хлебокомбината. Наверное, через него когда-то выдавали трудовые рубли рабочим и служащим в дни получки. Сейчас кассу комбината перенесли в какой-то сейф и в этот коридор почти никто не ходил. За мою бытность, в это окошко постучали первый раз. Не думая ни о чем плохом, я выдернул засов из пазов и распахнул небольшую бронированную амбразуру.

— Привет! — на меня радостно смотрел какой-то мужик, за спиной которого толпились неясные тени, плохо различимые в этом, слабоосвещенном коридоре.

— Привет! — вежливо улыбнулся я.

— Узнаешь меня? — мужик улыбался мне в ответ.

— А должен? — я искренне не понимал ситуации.

— Ах ты с-сука! — лицо мужика исказилось искренней ненавистью, и он попытался ухватить меня двумя руками через узкое окошко. Естественно, это ему не удалось, я с силой захлопнул металлическую заслонку, кажется, что-то отдавив неадеквату, во всяком случае, за металлическим листом кто-то болезненно взвыл, потом раздался крик «Ловите его, товарищ капитан» и загремели уверенные шаги нескольких человек, быстро удаляющихся по коридору.

Глава девятая. Правовая неопределенность.

Март одна тысяча девятьсот девяносто второго года.

Как и предчувствовала моя…попа, вскоре грохнула входная дверь, в пустом коридоре пристройки загремел грохот уверенных шагов, и на пороге салона возникли люди, видеть которых в текущей ситуации я не хотел категорически.

Дверь компьютерного салона с силой ударилась о стену, так, что чуть не вылетели стекла, и в помещение уверенно вошел краса и гордость Дорожного РОВД капитан милиции Князев Олег Николаевич старший опер по тяжким преступлениям против личности, небрежно держа в правой руке длинноствольный «Тульский-Токарев». За спиной шефа, как молодые и рьяные волчата, нетерпеливо рвались вперед, поскуливая от усердия, пара его подчиненных, одного из которых я особенно не любил — остававшийся у меня под глубочайшим подозрением Студент, как-то договорился с Князевым, и уже несколько месяцев работал в этой группе.

Сделав еще пару шагов, Олег остановился, обвел взглядом помещение и дал команду топтавшимся за его спиной «оперкам»:

— Так, все здесь осмотреть…

— И чего ты здесь надумал осматривать, Олежка? — я вышел из-за шкафа, за которым стоял, оставаясь незамеченным для ворвавшихся в салон милиционеров.

— Громов? Ты здесь откуда? Тебя дежурный послал? — Князев сморщился, как будто скушал средних размеров лимон.

— Я здесь уже сорок минут. Это салон принадлежит моей бабуле, и она попросила меня подменить заболевшего сотрудника. Если что — я сегодня выходной, поддежуриваю здесь бесплатно, по-родственному, имею на это право.

— Я вообще не понимаю, что ты несешь, но у нас есть заявление, что вчера здесь было мошенничество, в окошке кассы. Если тебя сейчас потерпевший опознает, то тебе, громов, пипец пришел, уже не отскочишь… Студент, зови потерпевшего.

Я даже рта не успел открыть, чтобы возразить на такое хитрое опознание, как в салон ворвался какой-то мужик в бежевой дубленке и, тряся вислыми щеками, стал тыкать в меня толстым пальцем-сарделькой, брызгая слюной и громко вопя:

— Да, это этот сволочь мои деньги забрал!

Улыбающийся Олег дал отмашку своим нукером, и рвущегося ко мне мужика, мягко, но настойчиво, приобняв за покатые плечи и что-то участливо объясняя, вывели из салона.

— Сухари суши, Павлуша! — сделал мне прощальный жест Князев. Вот реальный идиот, или он судит по себе? Я догадывался, что ребята из группы тяжких давно балансируют на грани, но вести себя так самоуверенно было непростительной ошибкой для них.

Когда затих топот ног моих коллег в коридоре, я потянулся к телефонному аппарату.