Впоследствии религиозные школы распространили образ мира, сосредоточенного вокруг неподвижной, сферичной Земли, с точки зрения астрономии не вызывающей никаких принципиальных вопросов, кроме одного, связанного с предположением, о котором говорили Макробий и Марциан Капелла: возможно, на Земле существует не один, а четыре обитаемых острова. Видимо, со времен Плиния эта идея вызывает сопротивление или, по крайней мере, как он сам пишет, по этому вопросу «расходятся и люди ученые, и необразованные»: «Существует мнение, что расселенные по всей поверхности Земли народы находятся по отношению друг к другу кверху ногами и что по всей окружности Земли для людей небесный полюс один и тот же» 74 . Эта картина, едва ли понятная простому человеку, по-новому проявилась в раннехристианских текстах. Их авторы заговорили об Откровении, которое, видимо, не снизошло на три народа Земли.

Обращаясь к отцам Церкви, мы открываем для себя ключевое звено, если не сказать – гордиев узел контроверсы, о которой шла речь в начале нашей книги. За первые века новой эры отцы создали основные произведения ранней христианской литературы; эта литература определила толкование Библии, в том числе религиозных стихов космологического содержания, представляющих интерес для нашего исследования.

Сторонники идеи, будто в отходе от представления о сферичности виновато христианство, часто подкрепляют ее цитатой из Лактанция, ритора III–IV веков (ум. 325). В этом тексте действительно решительно оспаривается существование антиподов и, следовательно, шарообразность Земли. С конца XVIII века этот отрывок из «Божественных установлений» часто приводят в качестве примера, символизирующего учение Церкви. В книге III, озаглавленной «О ложной мудрости философов», Лактанций защищает тех, кто «хранит тайну» 75 , в отличие от тех, кто считает, что «природу вещей можно открыть с помощью разума» 76 : философов вообще и Платона в частности. Около 305 года н. э. он пишет так:

Несомненно, идея антиподов ему чужда. Возможно, это ответ Лукрецию (ум. 55 до н. э.), который в книге «О природе вещей» (De natura rerum) пишет: «Как отраженья, что мы на поверхности вод наблюдаем: / Будто бы вниз головой и животные также под нами / Бродят» 78 . Но Лактанций не философ и не ученый, его статус не позволяет учить космологии. На самом деле, отрицая возможность существования антиподов – при совершенно нелепой даже для того времени аргументации, – внутри западной Церкви он остается одиночкой. Лактанций обратился в христианство в период правления Диоклетиана; увековечением своего имени он обязан «Сумме теологии» своего времени – «Установлениям», написанным на латыни при дворе Константина. Августин и Иероним видят в нем авторитетную фигуру в области религии, но не науки, а папа Геласий в декреталии, датируемой VI веком, называет тексты Лактанция апокрифами, которые Церковь не приняла. К отцам Церкви его приравняли довольно поздно – в 1770 году. В эпоху Возрождения его труды были в числе издаваемых особенно часто, а за изящество стиля Пико делла Мирандола прозвал его «христианским Цицероном», что, впрочем, делает его ученым в глазах читателей не более, чем Гомера. Мы увидим, что вслед за Вольтером другие авторы XVIII и XIX веков сделали из сочинений Лактанция символ патристической литературы. К ним также присовокупили труды других отцов Церкви, считавшихся проповедниками идеи плоской Земли. Поговорим о них подробнее.

Одним из первых отцов Церкви, которого считают основоположником библейской экзегезы, был грек Ориген (ум. 253). Покинув родную Александрию, он основал в палестинской Кесарии школу (и библиотеку), где преподавал философию, астрономию и теологию. Скорее всего, он в совершенстве освоил александрийские учения в области астрономии. В трактате «О началах» (De principiis) этот автор комментирует утверждение Климента I Римского (занимавшего папский престол с 89 по 97 год) о существовании «антихтонов» (или антиподов), которые живут на другой стороне Земли, и при этом добраться до них не представляется возможным, поскольку считается, что океан непреодолим 79 . Ориген разделяет предположение о существовании антиподов и, таким образом, признает сферичность без каких-либо оговорок. И хотя сохранилось лишь несколько фрагментов его комментария на Книгу Бытия, мы знаем, что этот автор показывает «полную осведомленность об учениях астрономов своего времени» 80 .

В следующем веке особо почитались еще два святых отца, оба были уроженцами Каппадокии: Василий Кесарийский (ум. 379) и Григорий Нисский (ум. ок. 395). В своем «Шестодневе» (комментарии на шесть дней Творения) Василий объединяет аристотелевскую физику и комментарии на Книгу Бытия, дабы объяснить, почему Земля неподвижна и расположена в центре мироздания. При знакомстве с его «Гомилиями» (или «Беседами») на Книгу Бытия обнаруживается глубокое знание аристотелевского трактата «О небе». Если автор не заявляет прямо о сферичности Земли, то он никоим образом не указывает и на то, что она плоская (об этом, впрочем, не говорится и в Библии): концепция плоской Земли попросту не встречалась в научных источниках, которыми он пользовался. Зато подробно излагалась аристотелевская теория тяжелых тел и идея равноудаленности по отношению к круговой периферии (небо есть «свод», и это не подлежит обсуждению) 81 – и то и другое подразумевает земную сферичность. Так же, как впоследствии мы увидим это у Августина, философское знание здесь изложено ясно и в то же время трактуется как необязательное, а если что-то и осуждается, так это избыточное любопытство, проявляемое учеными, но не содержание теорий:

Благодаря Иоанну Скоту Эриугене (ум. ок. 870) известно, что брат Василия – святой отец Григорий – проповедовал ту же космографию, что и Платон 83 .

Что ни говори, отцы Церкви неплохо разбирались в языческих теориях; Станислас Жие, современный переводчик Василия Кесарийского, полагает также, что «если Василий и пользовался учебниками, это не означало, что он не был непосредственно знаком с оригиналами произведений, которые в них пересказываются» 84 . Его «Шестоднев», многими прочитанный, а в эпоху Возрождения переведенный на народное наречие, отражал, таким образом, совместимость астрономии и физики греческого язычества с христианской космологией. Показательно, что медиевист Бернар Рибемон, который исследует это произведение, принимая за «отправную точку» средневековье и рассматривая дальнейшую судьбу текста, замечает: «Комментарии к шести дням Творения, […], особенно сочинения Василия и Амвросия, сопоставимы с libri de natura rerum 85 , что приближает их к энциклопедии» 86 .