– И что это значит?

– Это значит, инспектор, что граф Анчилотто ушел по-своему: театрально хлопнув дверью. Так же, как этот человек и жил. Впрочем, он мог себе это позволить.

– Я понял.

– Вы сами знаете, мы получаем в месяц десятки сообщений такого рода: аварии со смертельным исходом, которые могли быть вызваны преступным вмешательством свекрови или зятя, смерть в результате сердечного приступа, спровоцированного опекуном или внуками, жаждущими наследства, самоубийства, до которых были доведены беззащитные жертвы. Я прекрасно понимаю, что нелегко принять смерть близкого человека, особенно когда это происходит внезапно и кажется трагической случайностью. Преступление, по крайней мере, создает иллюзию, что случившемуся есть объяснение.

– Иногда оно и в самом деле есть.

– Это верно.

Вернувшись в полицейское управление, инспектор позвал к себе в кабинет агентов Ландрулли и Спрейфико и как бы между прочим поинтересовался, что они думают о причудливом самоубийстве господина Анчилотто.

– Тот, который уснул на кладбище и не проснулся, – добавил Стуки.

Спрейфико, опершись на подоконник, высказал предположение, что, по его мнению, это была акция протеста против подорожания похоронных услуг. Господин Анчилотто на своем примере показал, как нужно поступать: улечься под солнцем, тогда твое тело высохнет и будет занимать меньше места.

Агент Ландрулли – руки скрещены за головой – не мог понять цинизма своего коллеги. Тем более по отношению к человеку, перед которым лично он готов снять шляпу. Он, Ландрулли, думал, скорее, о каком-то сильном разочаровании, смертельной душевной ране или других ужасных жизненных потрясениях.

– А если кто-то жил в достатке, пил изысканные вина и наслаждался обществом самых красивых женщин, как султан, и вообще, как сыр в масле катался?

– Вы хотите сказать, что у него не было проблем и не могло быть страданий? – удивленно спросил Ландрулли.

– Именно так.

– Значит, возможно, у него была неизлечимая болезнь, – произнес молодой человек, тщательно подбирая слова.

Это была уже гипотеза. Стуки о таком не подумал. Это вполне могло оказаться правдой.

Секондо же не согласился. Зайдя к нему в бар, Стуки спросил, знал ли бармен что-нибудь о состоянии здоровья своего бывшего поставщика просекко.

– Здоров, как угорь по возвращении из Саргассова моря, – пошутил Секондо. – Шестьдесят пять лет, сосуды без холестериновых бляшек и крепкие суставы.

– А откуда у вас такая информация?

Секондо промолчал.

«Антимама!» – подумал Стуки.

– Только не надо меня убеждать, что вы были настолько близки, что проходили ежегодный медосмотр у одних и тех же врачей и даже обсуждали друг с другом результаты анализов.

– Это нет, конечно. Но от меня он никогда бы не стал скрывать серьезных проблем.

– Простите меня, Секондо, но меня мучает вопрос: с поставщиками рамандоло [12] и пино-нуар вы ведете себя так же?

Стуки заметил, что бармен покраснел.

– Вы были друзьями?

Секондо кивнул и отвел глаза.

– Давняя дружба? Еще до общих коммерческих дел?

– Четыре года в Маракайбо и три года в Буэнос-Айресе, вместе.

– Понимаю. Танцевать танго на одном и том же танцполе – это связывает навсегда.

– Еще как!

Агент Ландрулли не хотел верить, что господин Анчилотто был здоров. Нельзя было объяснить самоубийство без какой-нибудь серьезной причины. И если причиной было не тело и, судя по всему, не душевные терзания, то какого черта этот тип решил свести счеты с жизнью?

– Так считает бармен Секондо, который знал графа очень хорошо, – сказал Стуки и принялся расхаживать по кабинету. – Ландрулли, чтобы избавиться от сомнений: найди того, кто проводил аутопсию господина Анчилотто и изучи хорошенько результаты вскрытия. Скажи, что тебя послал начальник полиции.

– Хорошо, инспектор.

– Кроме того, что мы знаем о мире вина? – спросил Стуки.

– Вы имеете в виду алкогольный напиток?

– Именно, Спрейфико, тот, который разливают по бутылкам.

– Я знаю четыре «слишком» для вина.

– Ну-ка, послушаем.

– Не предлагай его слишком много, не смешивай слишком много белого и красного, не пей слишком много и не плати слишком мало.

– Похоже, что этот мир слишком сложен, – пробормотал Стуки.

– Это совсем как мир мороженого, мне один знакомый рассказывал! – воскликнул Ландрулли.

– Да что ты, и тот тоже? Наверное, из-за моно-и триглицеридов?

Агент Ландрулли выглядел озадаченным.

В своей квартире в переулке Дотти инспектор Стуки слушал негромкую музыку с компакт-диска, подаренного ему агентом Терезой Брунетти из полицейского управления города Венеции. «Очень волнующе», – прошептала она ему по телефону. Эту мелодию сочинил один американец, который, зная, что дни его сочтены, собрал у себя своих друзей-музыкантов, и в качестве завещания оставил им эти звуки. Под чуть меланхоличную музыку, написанную умирающим, от проникновенного голоса, который пел о райских вратах, инспектора стало клонить в сон. Прежде чем заснуть, Стуки подумал, что ему нравится бесстрашие этого янки. И пообещал себе заглянуть в дом господина Анчилотто.