Нет, начинать службу нужно было не в штабе, а, конечно, в строю. На корабле совсем другие люди и другое отношение к делу.

Он был очень счастлив, что попал на миноносец, и все его судовые дела обстояли превосходно. Торпеды лежали в аппаратах, накачанные воздухом до полного давления. Бублик значительно сократился и стал совсем неплохим работником, а тараканий порошок, закупленный в достаточном количестве, действовал без отказа.

Тараканы, большие и маленькие, черные и рыжие, вдруг бросились врассыпную с буфета на пол, а потом по трапу на верхнюю палубу и с палубы через сходню прямо на берег.

Когда крысы покидают корабль, корабль непременно тонет, но тараканов эта примета не касается. Тараканы - просто мразь. Пусть они убираются ко всем чертям.

– Правильно, - подтвердил Константинов, а он был великолепным человеком и все знал.
– Первую за дам!
– И рукой со скрюченными пальцами разогнал тучу синего дыма.

Кают-компания уже стала залом "Берса", и бледный Гакенфельт улыбался недоброй улыбкой. Нужно было встать и ударить его по лицу, но в ногах страшная тяжесть и руки не отрывались от стола. И Степа Овцын (почему Степа, которого он не видал с самого выпуска?) схватил его за плечо и тряс изо всей силы:

– Василий! Вася!

Как ни странно, но это в самом деле оказался Овцын, веселый и улыбающийся, в фуражке и с плащом, перекинутым через руку. Он стоял совсем рядом, и на его животе нестерпимо ярким пятном горел солнечный луч из иллюминатора.

– Проснись, пожалуйста. Уже полвосьмого.

Бахметьев с трудом поднялся на ноги. Вне всяких сомнений, это действительно был Степа. Та самая блаженная овца, с которой он проучился пять лет в одном отделении.

– Как ты сюда попал?

– Очень просто. Меня, видишь ли, к вам назначили. Кажется, я здесь буду штурманом.
– И Овцын, вдруг выпучив глаза, понизил голос до таинственного шепота: - Я уже представлялся капитану. Он чудной какой-то.

Бахметьев представил себе, какой у Степы мог получиться разговор с Константиновым, и расхохотался.

– Что ты?
– удивился Овцын.

– Ничего, Степанчик, золотко. Я просто очень рад, что мы с тобой будем вместе плавать.
– И Бахметьев обнял Степу за талию. Он в самом деле был рад. Он его всегда любил.

– Ну вот, ну вот.
– Овцын широко улыбнулся и даже покраснел. К Бахметьеву он с самой шестой роты испытывал нечто вроде институтского обожания и теперь совсем сконфузился. Отскочил в сторону и, стараясь выглядеть равнодушным, спросил: - А знаешь, кто еще будет с нами плавать?

– Разрешите?
– раздался новый голос, и Бахметьев повернулся к двери. И, взглянув, снова не поверил своим глазам. Перед ним, неподвижный и невозмутимый, стоял Плетнев.

– Вот кто, - торжествующе сказал Овцын.
– Помнишь, как он обучал нас минной премудрости и подсказывал тебе на репетиции?

Зачем только Степа сдуру сунулся? Еще бы Бахметьев забыл Плетнева после того, что между ними произошло! Он даже слишком хорошо его помнил, и теперь ему трудно было с ним заговорить.

– Здравствуйте, Плетнев, что расскажете?

– Здравствуйте, - и после легкой паузы: - Господин мичман.- И, еще подумав, спросил; - Кто тут будет минный офицер?

– Я, - ответил Бахметьев.
– В чем дело?

– Являюсь. Назначенный в ваше распоряжение старший минный унтер-офицер Плетнев.

6

Прекрасно впервые в жизни чувствовать под ногами мелкую дрожь стальной палубы, слышать ровный и густой голос вентиляторов, обонять запах теплого машинного масла и видеть вогнутую дугой волну, бегущую вдоль борта, и кипение белой пены за кормой.

В такие минуты ощущаешь миноносец живым существом, а самого себя неотъемлемой его частью. В такие минуты хочется петь и смеяться, и если не делаешь ни того ни другого, то только потому, что это выглядело бы несколько нелепо.

Солнце ярко светило с левого борта. Чайки, качаясь на узких крыльях, плавали в синеве наверху. Скользя по зеркальному, штилевому морю, за корму быстро уходила высокая башня маяка Грохара.

– Хорошо!
– сказал Бахметьев. Вздохнул полной грудью и, обернувшись, вздрогнул. Рядом с ним стоял Плетнев. Он сам вызвал его наверх через вахтенного, но, заглядевшись на море, о нем забыл. А теперь получилось совсем неудобно. Он, наверное, слышал.

– Вот что, Плетнев. Нужно проверить изготовление торпед к выстрелу. Их Махмудьянов изготовлял. Он, вообще говоря, толковый минер, однако рисковать не годится.
– Чтобы заглушить неловкость, Бахметьев говорил быстро и уверенно. И вдруг вспомнил: совсем так же было тогда, на репетиции в минном кабинете. И речь тоже шла об изготовлении торпеды к выстрелу, и тот же Плетнев ему подсказывал. Поэтому кончил он нерешительно: - Углубление девять футов, открыть клапан затопления и всякое такое. Сами разберетесь.