В первый рабочий день нового года к нам в комнату зашла сотрудница завода и спросила, кто у нас уходил последним. «Я», — ответил я. «А не заметили ли вы чего-нибудь странного с нашей дверью?..» «Нет», — ответил я. Сотрудница потопталась полминуты и молча ушла… Действительно, что здесь странного? Что ригель у замка по прочности еле дотягивает до хорошего картона?

Во всякой замкнутой системе (замкнутой не в смысле законов Ньютона, а в некотором ином, культурном смысле) вырабатывается специфическая лексика, сленг. Почему так получается, не знаю, это вопрос социальной психологии. Так вот в моем ВЭИ была своя лексика. Немного, но была. Во-первых, удлинитель (пластинку с несколькими розетками и шнуром) называли «крыса». Когда я удивился и вопросил, объяснили — с хвостом, кусается и имеет привычку исчезать. Во-вторых, специальное помещение для приема иностранных делегаций — «греческий зал». Возникло это словосочетание «по мотивам» известной миниатюры Жванецкого и позже оно вошло в лексикон настолько прочно, что я видел печатное объявление на стене: «Заседание бюро ОФТПЭ АН РФ — 2 этаж «Греческий зал». Вокруг этого заведения паразитировала на «представительском» кофе группа лиц, являя собой — совершенно естественно — страну в миниатюре. Они ограждали народ (сотрудников) от тлетворного влияния Запада (возможности нормально контактировать) и «с этого» жили, вознаграждаемые — теоретически — системой, а практически — еще и самостоятельно. Замечу, что за рубежом этого никто, кроме А. Янова, не понимал. Последний в книге «Русская идея и 2000-й год» указал как на сам факт, так и на то, что лучшая стратегия в отношении СССР — это налаживание контактов со средним классом или тем, что им станет.

Много интересных выражений услышал я от наших слесарей. Большинство из них, естественно, не были специфически вэивскими, и это можно установить по словарям. Но многие выражения по понятным причинам не вошли в словари, и трудно установить, являются ли они общенародной собственностью или распространены локально. Например, однажды при мне про кого-то прозвучало «а он как кот скучает». Я немедленно спросил, что имеется в виду. После некоторой задержки — спрошенный понимал, что именно мне непонятно — прозвучал ответ «Ну что делает кот, когда скучает — лижет яйца».

Полагаю, что С. сочла бы возможным улыбнуться. Естественно, прикрывшись веером.

Или вот, например, другое «ВЭИвское слово» — хотя, быть может, и не только ВЭИвское, но я его слышал только у нас. Кур, которых народ покупал в буфете, называли «синенькие». Первый раз я не понял, ибо этим словом принято называть баклажаны. У нас же так называли кур, причем за то же, за что так называют баклажаны — за цвет. Особенно щемяще выглядели их голенькие ножки, исходящие из худенького тельца, уходящие вверх и исчезающие в мускулистом кулаке ВЭИвца; из кулака же (сверху) трогательно торчали поджатые коготки. У меня это зрелище всегда вызывало мысли о бренности, о краткости земного пути и т. п.

Думаю, что у Сэй-Сенагон это вызвало бы такие же чувства. Если, конечно, она сумела бы понять, что это — куры.

Другой пример ВЭИвской лексики — впрочем, не уверен, что исключительно ВЭИвской, это использование слова «гавкнулся» в качестве эвфемизма слов сломался, вышел из строя и т п. При этом «г» произносится глухо, как в украинском, немецком или иврите. Возможно, что это просто украинское слово. Вряд ли Сэй-Сенагон это знала…

Вот еще два примера изобретательности ВЭИвцев. Сотрудник Л.А. как-то вздумал бороться со статическим электричеством. У них в помещении были фильтры для очистки воздуха и линолиум на полу. Самое оно. Человек подходил к оборудованию, а оно его шарах — искра пробивала несколько сантиметров. Народ наловчился, подходя к чему-либо, доставать из кармана монетку и разряжаться через нее. Больно-то было не от тока, а от плотности тока. Но монетка не всякий раз находится. Л.А. сделал кольцо на палец, которое имело контакт с пальцем, сопротивление в 2 Мом и контакт для прикосновения к оборудованию. Работало прекрасно. Правда, можно было просто носить кольцо с острым выступом для облегчения пробоя, но так было интереснее. Он даже оформил это как рацпредложение и после трех часов писания бумаг и сбора пяти подписей получил 30 рублей — почти треть его тогдашней месячной зарплаты.

А я как-то был разнаряжен на строительство столовой в новом корпусе. Попал в помощь к плиточнику и сидел в комнате с надписью на двери «рыборазделочная». Рыбу в ней пока не разделывали, а должны были укладывать плитки на пол, предварительно покрытый цементным раствором. Пока же плиточника, плиток и раствора не было, а был я, тупо сидящий на корточках у стены. Вошел А.Е., которого я видел первый раз в жизни, и сел на корточки рядом со мной. Посидел минут десять, потом посмотрел на кусок водопроводной трубы, стоящей перед нами, и произнеся «эта труба мне пригодится для вакуумной установки, через десять минут приду», схватил трубу и исчез.

Мне кажется, что подобная предприимчивость и адаптабельность произвела бы впечатление даже на Сэй-Сенагон.

Тогда я не знал, что это мой будущий начальник, человек во многих отношениях интересный. Член апелляционной комиссии в одном из московских вузов, последний барьер между вузом и теми, кого Государство не хотело видеть в его стенах — в первую очередь евреями. Две пикантные подробности. Первая — о себе он сообщал, что он — председатель этой комиссии. Вторая — в вузе эту группу называли «зондеркоманда» — называли свои же! Человек, который не мог не рассказывать мне об этом — поделиться с кем-то хотелось, а меня он считал своим («евреем, но не сионистом»). Человек, который про председателя приемной комиссии в том же вузе сказал мне — «он не пропустил ни одной новой модели «Жигулей» — просто сказать, что он берет взятки, А.Е. не мог, а поделиться хотелось. Тем более, что он считал себя, надо полагать, несправедливо обиженным — он делал за того самую грязную работу, а «Жигулей» менял тот. Человек с глубоко спрятанным в подсознании садизмом — мух он давил, с расстановочкой произнося «не… живи…» Мы еще встретимся с ним — немного ниже.

Еще случай лексической неурядицы. В ВЭИ разрабатывались электронные приборы длиной от 0,5 до 1,5 метров и соответствующего веса; назывались они «вентили». Смысл — они должны были по замыслу разработчиков открывать и закрывать поток электрической энергии, «заливающей светом наши города». Насчет того, что они открывали и закрывали — открывали они в основном финансирование, а закрылось оно со временем само. А есть еще полупроводниковые вентили, попросту — диоды. Самый большой — размером с ладонь. Как-то раз надо было поехать на другое предприятие и получить там то ли пять, то ли десять вентилей. Должен был поехать сотрудник Б.Ш. Зная, что вентили эти по метру длиной и за сто кг веса, заказал он в гараже машину. То есть грузовик. И поехал. А оказались те, другие, полупроводниковые. И не с ладонь, а раза в два еще меньше…

Выше упоминалось, как один сотрудник провалил ногой доску в коровнике и ударивший оттуда фонтан попал в рожу другому сотруднику. Бывает… Но сотрудники ВЭИ проваливались неоднократно, и зачастую гораздо глубже, чем по колено. Например, в колхозе, в процессе работы с коровами, произошло минимум два случая. С. провалился в то, что у нас назвали «отстойник». Уж не знаю, зачем там «это» отстаивалось, но знаю, что этого там было много. До бюста товарищ нырнул. Ну, вынули, отмыли, проветрили, спрыснули это дело… Другой случай был с сотрудниками А. и У., когда они работали помощниками пастуха. Погнались за непослушной телкой, и А. провалился; как ни странно — А., который был раза в два легче У. Причем то, во что он провалился, оказалось обладающим тиксотропными свойствами, как болото. И А. начало засасывать… Он вылезал около получаса. А уж как он потом мылся… Интересно, Сэй-Сенагон тоже была такая чистоплотная?