Шрифт:
– Ух ты какой у нас бабник!
– сказала Ляля, щекоча его.
– Почему у вас, Ляля?!
– захохотал Топчанов.
Офис фирмы "ТПЧ" располагался в сером здании НИИ, на втором этаже. За окнами давно стемнело, а в кабинете генерального директора с табличкой "Топчанов Б.П." сидел заместитель Моторный с трубкой телефона в руке. В "предбаннике" грустила секретарша Топчанова Шура - невысокая симпатичная блондинка.
– Але, Але?! Да отзовись же ты, придурок! Ну что ты будешь делать, а!
– кричал в трубку Моторный, потом шваркнул её на аппарат, выскочил из кабинета.
– Шура, будут звонить венгры - меня нет!
– Меня тоже нет, Геннадий Семенович. Поздно уже, пойду домой, сказала Шура.
– Что поздно, что поздно?!
– ещё более возмутился Моторный.
– Никто работать не хочет! А как иначе, если босс - дурак? Заводу электроэнергию отключили, стали нет, покупатели достали, а он где-то с бабами балдеет, мобильник свой отключил! Второй час звоню - нету!
– У вас одни бабы на уме, Геннадий Семенович. Может, у Бориса Петровича важное дело? Он как раз и занимается этими проблемами?
– Эх, Шура, Шура!..
– тяжело вздохнул Моторный.
– Да он их, как перчатки меняет! А у меня сплошная головная боль тут...он склонился над ней, обнял за плечи.
– Может и мы с тобой что-нибудь придумаем, а?
Шура решительно сбросила его руку.
– Постыдились бы, Геннадий Семенович! У вас жена и дети уже почти взрослые, а все туда же!
– Ты на себя-то посмотри!
– закричал Моторный.
– Смотришь на этого придурка, как лягушка на удава, ждешь, когда проглотит... Как проглотит, так и выплюнет! Все, я поехал домой. К чертовой бабушке эту фирму!
Когда Моторный выскочил за дверь, Шура надела плащ, взяла сумочку, проверила все ли выключено в кабинете босса, и тоже пошла к двери. Ей очень хотелось, чтобы у Топчанова случилась выгодная сделка, все получилили зарплату за два месяца, но... видно не судьба. Она шла по осенней улице и думала о боссе. Он хороший человек и очень красивый мужчина, только базалаберный и совсем не обращает на неё внимания...
Модная группа устала петь, минут десять назад объявила перерыв, и в ресторане наступила тишина.
– Борь, может, пора домой?
– спросил Игнат.
– А то у меня терпение уже кончается. Я что. железный, да? Ты почти весь кредит на себя ухайдакал, а мне зарплату все обещаешь.
– Завтра будет много бабок, и кредит вернем, и всем зарплату дадим, уверенно сказал Топчанов.
– А что случится завтра?
– спросила Ляля.
– Продам тыщу тонн высоколегированной стали венграм. Они деловые, эти негры... в смысле, венгры, только стали у них нет, кастрюли не из чего делать. Пришли ко мне - выручай, Боря, ты гендиректор фирмы...
– С чего ты взял, что у них нет стали?
– мрачно спросил Игнат.
– Может и есть, но не такая. Я ж им космическую сталь предлагаю. Прикинь, Ляля - для венгерских кастрюль!
– А может, и такая есть. Откуда ты знаешь?
– упрямо гнул свое Игнат.
– Ну, значит, дорогая, а у меня - дешевая, - быстро нашелся Топчанов.
– Завтра приходит состав, я его отдаю чехам, они мне - бабки. Все довольны, все смеются.
– Чехам или венграм?
– спросила Алиса.
– А какая между ними разница? Кончаем базар и уходим плясать! Лялька - приглашаю!
На помосте появились музыканты, Топчанов направился к ним, протянул пятидесятидоллароую купюру солисту, заказал песню "Ой мороз, мороз". Алиса с завистью поглядывала на танцующих, ей тоже хотелось быть рядом с Топчановым.
– Классный мужик, - с тоской сказала она.
– Историк!
– презрительно усмехнулся Игнат.
– В каком смысле?
– Кликуха у него такая. Любит истории всякие рассказывать. А надо дело делать... Баламут.
– А мне нравится, - сказала Алиса.
– Ну и дура, - брякнул Игнат.
Алиса обиделась, отвернулась от него. Подумаешь, какой-то жалкий водила! Еще и гадости про босса говорит. Сам дурак!
Александр Барвихин, высокий, короткостриженный шатен с голубыми глазами, сидел на паласе в своей однокомнатной квартире в позе "лотоса", руки соединены в мудре Сосрелдоточения. Квартира была весьма скромной - два простеньких кресла, гардероб, деревянная кровать и письменный стол с настольной лампой. На стене, перед столом, висели в рамках две грамоты "Лучшему педагогу школы" и "Лучшему историку ЗАО". Телевизора и радиоаппаратуры в комнате не было. Барвихин принципиально вел скромный образ жизни и не брал деньги у богатого отца, который ныне служил в Администрации самого президента России. Отец регулярно приносил их единственному сыну, но Александр просто складывал доллары в ящик стола, а жил на зарплату учителя. И только на нее. А ещё фотография красивой брюнетки, внизу которой красным фломастером был написан номер телефона, а ещё "Помни всегда, звони в любое время, твоя Ольга".
Барвихин звонить не собирался, он сидел на паласе и говорил сам себе:
– Желая обрести сиддхи в этом рождении, действуй в соответствии со своей изначальной природой, непрестанно занимайся самосозерцанием!
Закрыл глаза и углубился в самосозерцание. Минут пять созерцал себя, в потом зазвонил телефон, пришлось прервать сие приятное занятие и взять трубку.
– Саня, ты уже два дня мне не звонил!
– возмущенно закричала в трубку Ольга.
– У тебя что, другие бабы?
– Оля, как ты можешь говорить такое?
– возмутился Барвихин. Воспитанная девушка не может допускать подобные выражения. Я занимаюсь самосовершенствованием.