Шрифт:
Еще одна запись из черняевского дневника — она сделана 11 мая 1990 года. Сначала Анатолий Сергеевич рассказывает о том, как шеф в разговоре с ним гневно обрушился на СМИ, которые не выказывают должного уважения президенту.
А кончил он эту тираду тем, что, мол, время сейчас всем выбирать, в том числе и сидящим здесь.
Вот так-то… Яковлев опять принял это на свой счет. Вечером приходил, жаловался. «Не знаю, что и делать, уходить, что ль». А почему? Ведь Горбачев пробросил, когда говорил о СМИ: смотрите, говорит, если Медведев что-то попросит у какого-нибудь редактора, тот пропустит мимо ушей, а если Яковлев попросит — сделает. В общем-то, в точку попал, но с подтекстом: Медведев отражает «правильную» точку зрения, а Яковлев сомнительную, приспособленческую, под радикалов.
А. Н. считает, что Крючков шлет на него Горбачеву «направленную» информацию. Может быть, может быть. Крючков действительно вернулся к старой методе давать наверх информацию, которая будет «правильно» воспринята. Например, о замыслах сионистов. А вот о делах «Памяти» или черносотенной «Литературной России» ни разу информации не представлял [326] .
326
Там же.
Да, интрига в высших сферах закрутилась серьезная. И, похоже, против Яковлева стали «дружить» многие члены высшего партийного руководства. Не только Крючков. У каждого «небожителя» были свои резоны не любить «архитектора перестройки». Кто-то ревновал его к первому лицу. Кто-то считал «перевертышем», предателем идеалов. Да и запущенный слух, согласно которому Яковлев был «агентом влияния», «пел с чужого голоса», тоже лег на благодатную почву.
Не только Крючков нашептывал гадости насчет Александра Николаевича президенту, который, кажется, всерьез поверил в то, что Яковлев сам хочет занять его место.
Валерий Иванович Болдин, член ЦК КПСС. [ТАСС]
После завершения ХХVIII съезда КПСС Горбачев уехал отдыхать в Крым. И однажды в субботу позвонил из своей южной резиденции В. И. Болдину. Судя по всему, был сильно взволнован и даже расстроен.
— Валерий, ты не знаешь, где сейчас находится Яковлев?
— Откуда же мне знать, Михаил Сергеевич. Сегодня выходной, значит, где-то на даче.
— Нет-нет, — возразил ему Горбачев. — Я звонил, на даче его нет.
Следующий вопрос озадачил Болдина еще сильнее:
— Ну а хоть где Бакатин-то, ты знаешь?
Дальше предоставлю слово самому Болдину:
Я удивился этому вопросу еще больше, теряясь в догадках: что, собственно, от меня требуется?
Ну где могут быть люди в выходной день летом, рассуждал я, ну не на даче, так, наверное, в лесу. Наконец, в речке купаются.
— Ты, как всегда, ничего не знаешь, — бросил он. — На месте нет и Моисеева, начальника Генерального штаба, — сказал Михаил Сергеевич трагическим голосом. — Мне доложили, что все они выехали в охотничье хозяйство. Если что-то узнаешь, позвони мне сразу. — И он положил трубку. […]
Минут через 40 раздался снова телефонный звонок. Михаил Сергеевич говорил, что дозвонился до машин, которые находились в лесу, где-то, кажется, в Рязанской области, но, кроме водителей, там никого нет. Все куда-то удалились и к телефону не подходят. Водители пошли их искать.
— Зачем они там собрались вместе? Для чего кучкуются? Что они задумали? — нервно спрашивал Горбачев.
Я осторожно высказал соображение, что они собирают грибы.
— Да ты что, там ведь с ними еще несколько генералов, видимо, что-то задумали.
Настроение у меня было испорчено. Понял, что он будет звонить часто и я надолго останусь привязанным к телефону. Но позвонил Горбачев только поздно вечером и уже спокойнее сказал, что он разговаривал с Моисеевым и тот объяснил, что приехал в охотничье хозяйство отдохнуть и случайно встретил там Яковлева с Бакатиным.
— Но до Александра я так и не дозвонился, говорят, где-то в лесу. Это неспроста. От него я подобного не ожидал, — заключил Горбачев. […]
Такие проверки Михаил Сергеевич устраивал часто, и чем сложнее у него становились отношения с Яковлевым, Бакатиным или Шеварднадзе, тем пристальнее он следил за их деятельностью и часто говорил:
— Александр все рвется в лидеры, чего ему не хватает? [327]
327
Болдин В. Крушение пьедестала. М.: Республика, 1995.
Но рвался ли Александр Николаевич «в лидеры»? Это вряд ли. Заслуженной благодарности от вождя ждал. Должности, которая соответствовала бы его опыту и профессионализму, хотел. А вот стать первым лицом, да еще в столь смутное время — нет, это было исключено. Яковлев прекрасно сознавал, что его предназначение — всегда быть у кого-то за спиной, неизменно оставаться на вторых ролях, это, кстати, его вполне устраивало.
На трибуне XXVII съезда КПСС. Слева направо: Е. К. Лигачев, М. С. Горбачев, А. А. Громыко. [Из открытых источников]
Когда на встречах — с рабочими, партийцами, деятелями культуры, журналистами — кто-то его спрашивал, не согласится ли Александр Николаевич, если будет такая возможность, занять пост генсека или председателя обновленной партии, он всегда отвечал одинаково: «Не соглашусь даже под угрозой расстрела».
И тут точно не лукавил.
Отношения между двумя вчерашними соратниками становились все хуже. И не только происки «шептунов» были тому виной.
Так часто бывает с пожилыми людьми, которых судьба свела в одной лодке. Сначала дружно гребут к заветной цели, потом кто-то начинает грести «не так» или «не туда», потом взаимные обиды множатся, и уже не поймешь, кто «первый начал», глухое недовольство перерастает в откровенную вражду, разошлись по разным углам, и кажется, что уже никакая сила примирить их не может.
Яковлева давно стало раздражать упоение Михаила Сергеевича собственными речами. Он считал этот момент его политической жизни «психологически переломным». И впоследствии, анализируя эту сложную коллизию, писал:
Прелюбопытнейший феномен — вначале Горбачев как бы перегнал время, сумел перешагнуть через самого себя, а затем уткнулся во вновь изобретенные догмы, а время убежало от него.
Чем больше возникало новых проблем, тем меньше оставалось у него сомнений. Чем сильнее становился градопад конкретных дел, тем заметнее вырастал страх перед их решением. Чем очевиднее рушились старые догмы и привычки, тем привлекательнее выступало желание создать свои, доморощенные фразеологические. […]
Пожалуй, Михаил Сергеевич «болел» той же болезнью, что и вся советская система, да и все мы, его приближенные. В своих рассуждениях он умел и любил сострадать народу, человечеству. Его искренне волновали глобальные проблемы, международные отношения с их ядерной начинкой. Но вот сострадать конкретным живым людям, особенно в острых политических ситуациях, нет, не мог, не умел. Защищать публично своих сторонников Горбачев избегал, руководствуясь при этом только ему известными соображениями. По крайней мере, я помню только одну защитную публичную речь — это когда он «проталкивал» Янаева в вице-президенты, которого с первого захода не избрали на эту должность. Это была его очередная кадровая ошибка [328] .
328
Яковлев А. Сумерки.
Это субъективное мнение одной стороны. Но были и объективные факты.
Так, Горбачев (явно под влиянием Крючкова) ограничил доступ Яковлева к секретной информации. Если раньше ему приносили до ста пятидесяти шифровок в сутки, то отныне — не более десяти-пятнадцати.
Как потом стало известно, по команде председателя КГБ все помещения, где работал и отдыхал Александр Николаевич, были нашпигованы скрытыми микрофонами. Дело темное, но некоторые серьезные эксперты-историки убеждены: без санкции Михаила Сергеевича такое было невозможно.
О том же мне говорил помощник Яковлева:
Александр Николаевич крепко обиделся на Горбачева, когда узнал, что генсек санкционировал прослушивание его телефона. Я ему возражал: обижаться не следует. Если вы первый номер, то кто для вас опаснее — враг или друг? С врагом-то ведь все ясно, зачем его слушать, а вот друг способен предать. Значит, что? Друга надо слушать! Горбачев прав! Однако Александр Николаевич всерьез обиделся, он был очень эмоциональным человеком, это его слабость.
— И что же, члена Политбюро слушали чужие уши? Кстати, с какого периода?
— Точно не скажу, но, по-моему, это началось сразу после XIX партконференции.
— Как эта обида проявлялась?
— Он говорил при мне о прослушке несколько раз и с явной досадой. Наступило резкое охлаждение отношений с Горбачевым, причем это носило взаимный характер. И Яковлев реже обращался к генсеку, и тот тоже стал «забывать» своего соратника [329] .
329
Косолапов Н. А., интервью автору.