Шрифт:
Точно такую же позицию занимает Яковлев — в этом они были единодушны.
Эйфория, наступившая после разгрома путчистов, быстро закончилась, на смену ей пришли разочарование, тревога, горечь. Ельцинская команда допускала одну ошибку за другой — в проведении рыночных реформ, формировании властной вертикали, взаимоотношениях с собственным парламентом. Александр Николаевич ворчал: «Если бы защитники Белого дома в августе знали, чем все это обернется, они бы еще подумали, нужно ли было идти на баррикады».
8 декабря за спиной у президента СССР представители трех союзных республик подписывают Беловежские соглашения, которые ставят крест на существовании СССР как субъекта международного права и геополитической реальности. Тем самым фактически должны прекратить свое существование и все союзные структуры, в том числе аппарат президента.
Вот к такому финишу, получается, пришла затеянная шесть лет назад перестройка. Хотели такого финиша ее «архитекторы», «прорабы», идеологи и чернорабочие? Конечно, нет. Но объективно их действия, безусловно, способствовали этому.
Дарованной Горбачевым свободой быстрее других и в своих шкурных интересах воспользовались самые ушлые и нечистоплотные граждане, среди них — руководители союзных республик, новоявленные бизнесмены, только что появившиеся на развалинах недавних ведомств менеджеры. Оказалось, что свобода сама по себе не является гарантией грядущего счастья. Недаром говорят: благими намерениями бывает выстлана дорога в ад.
И ведь не только Александр Николаевич Яковлев повторял впоследствии фразу: «Стали бы мы защищать Белый дом и Ельцина в августе 1991-го, если бы знали, чем все это обернется впоследствии?»
Хотя по большому счету Яковлев никогда не жалел о своем участии в перестройке, о своих усилиях по развитию гласности, демократизации всего общества, попытках построить социализм с человеческим лицом. Он ушел из жизни с глубоким убеждением в том, что существовавший до начала перестройки способ государственного устройства был неизбежно обречен на загнивание, на гибель, а потому не было иного пути кроме радикальных реформ.
Стылые, тревожные дни декабря 1991-го…
Александр Николаевич доверительно жалуется Черняеву: «Думаю, что меня убьют. Хочу просить Горбачева, чтобы отправили куда-нибудь послом. Например, в Финляндию. Ельцин против не будет, я ему здесь не нужен».
Черняев весь тот день занимался тем, что устраивал на работу «ребят» из своей команды. 20 декабря пишет в своем дневнике: «Сегодня получил последнюю зарплату. Вчера уже кое-кого обыскивали при выходе из президентского здания в Кремле. Председатель комиссии по делам афганцев Аушев (Герой Советского Союза) дал по морде прапорщику, который попытался его обыскать» [370] .
Да, в Кремле их уже списали, даже для прапорщиков из «девятки» они теперь политические трупы, тени, никто. Их можно обыскивать, не пускать, требовать от них какие-то особые пропуска.
370
Черняев А. Совместный исход.
Последние дни затянувшейся агонии.
Горбачев и люди из его окружения озабочены тем, чтобы цивилизованно передать власть российским структурам. Все эти дни президента СССР неизменно сопровождает его верный соратник Яковлев — он присутствует на доверительных переговорах с Борисом Николаевичем, участвует в многочасовых переговорах по поводу условий «сдачи».
В какой-то момент, когда он остался с Ельциным с глазу на глаз, тот предложил ему приватизировать государственную дачу на Рублево-Успенском шоссе. Яковлев поблагодарил, но отказался. Кстати, никто из других, кому делались такие предложения, отказываться не стал. Само обладание гектаром земли на Рублевке (были варианты и с куда большей площадью) автоматически делало человека долларовым миллионером.
Доживал Александр Николаевич на скромной дачке в поселке Академии наук — строил он ее на собственные сбережения и не один год.
23 декабря почти весь день ушел на окончательные переговоры о завершении деятельности союзных структур. Вот как об этом написано в книге Н. Андреева «Жизнь Горбачева»:
Так случилось, что Яковлев свидетель не только начала, но и конца карьеры Горбачева. Александр Николаевич был вроде как понятым при передаче власти от М. С. к Ельцину.
Конституция не предусматривала возможности роспуска СССР. Потому на ходу рождалась процедура — от передачи ядерного чемоданчика до объявления об отречении.
Передача власти продолжалась более восьми часов. Как вспоминает Яковлев, разговор деловой, взаимоуважительный. Спорили, но без раздражения. У Яковлева мысль: эх, если б они раньше начали сотрудничать на таком уровне взаимопонимания! […]
В какой-то момент М. С. отлучился по естественной надобности. Яковлев предупредил Ельцина: его подстерегает опасность повторить ошибку Горбачева, когда информационное поле захватил КГБ — только Крючков снабжал его информацией. Ельцин сказал, что намерен создать несколько каналов информации. Как потом оказалось, из этого намерения ничего не вышло. Спецслужбы — и прежде всего Коржаков — прочно захватили каналы информации Президента России в свои руки.
Беседа закончилась. Пошли перекусить. За столом М. С. почувствовал себя плохо. Ушел — теперь уже в чужую для него комнату отдыха. Яковлев и Ельцин посидели с часок, выпили, поговорили по душам [371] .
371
Андреев Н. Жизнь Горбачева. М.: Доброе дело, 2016.
«По душам», в частности, означало еще и то, что в какой-то момент Борис Николаевич, расчувствовавшись, пообещал немедля выпустить свой президентский указ, в котором будут означены особые заслуги Яковлева перед демократическим движением и меры по его материальному обеспечению: дача, лечение, автотранспорт и пр. Разумеется, наутро Ельцин об этом благородном порыве напрочь забыл.
Проводив Бориса Николаевича, Яковлев вернулся к президенту СССР. Тот лежал на кушетке, в глазах стояли слезы: «Вот видишь, Саша… вот так…»