Яковлев жаловался в мемуарах: ложь пронизывала всю систему насквозь, он был вынужден участвовать в спектаклях театра абсурда, советская власть, по его мнению, была коррумпирована сверху донизу, всюду господствовали стандарты двойной морали, господствовало лицемерие.

Он избегает подробностей, но, судя по другим источникам, тоже подписывал всякие, мягко говоря, недемократические документы, например связанные с репрессиями против диссидентов, запретами на публикации произведений, не отвечавших принципам партийности.

Об этом, в частности, пишет Г. И. Куницын, занимавший в те годы на Старой площади те же должности, что и Яковлев, только в параллельном Отделе культуры: зам. зав., и. о. заведующего. Ему, Куницыну, на Агитпроп (читай — на Яковлева) жаловался главный редактор «Нового мира» Александр Твардовский: «С муками на лице он говорил мне об Агитпропе, при возникновении запретов выступавшем всегда на стороне Главлита, но никогда не „Нового мира“. Никогда — на стороне Твардовского. Никогда…»

Обращаясь в своих письмах к бывшему товарищу и коллеге, Георгий Иванович пишет: «Возглавляемый тобой Агитпроп (и, конечно, сам ты), имея куда большие возможности, занимал позицию непременно „держать и не пущать“. Так что твоя личная „прогрессивность“ в то время выглядит сегодня по меньшей мере сомнительной. А уж что говорить о периферии, да и о центральных подотчетных тебе организациях: всюду были „фельдфебели в Вольтерах“» [40] .

Куницын имел право на столь жесткие слова в адрес Яковлева, ибо сам он именно тогда, в середине 60-х, располагая блистательными возможностями для карьеры, получив предложение возглавить Госкино, но вместе с ним — приказ расправиться с лучшими кинорежиссерами страны, отказался и тем самым поставил крест на своем будущем — об этом мы еще подробно поговорим в заключительной главе книги.

Особый разговор об отношении Яковлева к Солженицыну. Выше уже рассказывалось о том, как работавшего тогда заведующим сектором Александра Николаевича запрягли писать разгромный доклад об авторе «Одного дня Ивана Денисовича». И о том, чем все это закончилось. Но и в будущем, когда писателя прессовали за его другие книги и высказывания, когда выдавливали из страны, Яковлев прямо или косвенно в силу своей должности был обязан принимать участие в этих акциях.

А мог ли не принимать? Конечно. Но тогда с неизбежностью повторил бы судьбу Георгия Куницына.

И еще одно замечание в этой связи. Кажется, Яковлев Солженицына не любил. Не раз в своих интервью, публиковавшихся в 90-е и «нулевые» годы, он довольно едко отзывался и о писателе, и о его произведениях. Да и будучи фактическим руководителем Агитпропа, не скрывал своего скептического отношения.

А. А. Козловский, работавший тогда в секторе журналов Отдела пропаганды, вспоминает такой случай:

Козловский утверждает, что в аппарате не было сторонников жесткой линии по отношению к Александру Исаевичу. Видимо, если они и были, то помалкивали, понимая, что сегодня писателя могут шельмовать, а завтра, напротив, воздвигнут на пьедестал. Зато втихаря книгами опального автора зачитывались все.

Записка Ю. В. Андропова в ЦК КПСС о публикации фельетона «Без царя в голове» о А. И. Солженицыне. 17 февраля 1976. [РГАНИ. Ф. 5. Оп. 69. Д. 2897. Л. 2]

На заседаниях Секретариата ЦК неоднократно поднималась тема Солженицына. Однако до поры до времени партчиновники ограничивались лишь обсуждением, решительных мер не принимали. Вот, к примеру, рабочая запись, сделанная на Секретариате 10 марта 1967 года:

В итоге записали: «Решено ограничиться обсуждением на Секретариате данного вопроса».

Еще в некоторых источниках содержатся утверждения, что Александр Николаевич засветился личным участием в деле Синявского и Даниэля. Напомню: в феврале 1966 года, то есть как раз тогда, когда Яковлев стал первым заместителем в Агитпропе, состоялся показательный процесс над этими литераторами, обвиненными в очернении советского образа жизни. И, конечно, Отдел пропаганды не мог остаться в стороне, именно он обеспечивал всю пропагандистскую кампанию вокруг этого нашумевшего дела.