Кроме отсутствия обобщающих работ, причина столь явных противоречий во взглядах на позднезарубинецкие древности заключается в пока еще слабой их археологической изученности. Несмотря на сравнительно большое количество раскопанных памятников, материала на них найдено еще довольно мало. Почти совершенно не известен позднезарубинецкий погребальный обряд: раскопан только один могильник. Достаточно приблизительны по этой причине сведения о хронологии и территориальных границах культурных групп. В данном разделе ставится задача очертить территорию распространения позднезарубинецких памятников, показать механизм формирования каждой из локальных общностей, рассмотреть их хронологическое и типологическое соотношение с зарубинецкой культурой. Выводы по этим вопросам не окончательны: необходимо дальнейшее изучение позднезарубинецких поселений и прежде всего могильников, а также полные публикации уже имеющихся материалов.

Освещение многих вопросов, касающихся позднезарубинецких памятников, неразрывно связано с выяснением характера и времени процессов, происходивших на завершающем этапе развития зарубинецкой культуры. Кризис зарубинецкой культуры — событие (или цепь событий), существенно изменившее этнокультурную карту Восточной Европы, выражается в следующем: прекращение функционирования в течение узкого хронологического периода всех зарубинецких могильников и почти всех поселений, исчезновение городищ; массовые миграции зарубинецкого населения со своих исконных территорий в различных направлениях; изменение топографии памятников. Практически все зарубинецкие поселения Поднепровья расположены довольно высоко над уровнем водного источника и занимают участки коренных берегов рек. Позднезарубинецкие селища, за редким исключением, находятся значительно ниже: на первой надпойменной террасе, на разнообразных невысоких останцах в пойме, изредка даже на ныне заливаемых в половодье территориях. На позднезарубинецких памятниках меняется классический набор зарубинецкой керамики: вместо лощеных горшков распространяются грубые лепные, среди которых появляются новые формы, обнаруживающие сходство с керамикой более западных (возможно, пшеворских) и северных культурных групп; отмечаются новые особенности в деталях конструкции жилищ и в погребальном обряде.

Распад зарубинецкой культуры знаменует собой ломку старой археологической структуры и возникновение новой, поэтому он служит хронологическим рубежом, отделяющим «классические» зарубинецкие памятники от позднезарубинецких. Соответственно период времени, который охватывает этот процесс, может быть определен путем сопоставления наиболее поздних датирующих вещей из классических зарубинецких комплексов с наиболее ранними из числа происходящих с позднезарубинецких селищ.

Вопрос о времени финала зарубинецких памятников Припятского Полесья рассмотрен в специально посвященной этой проблеме работе К.В. Каспаровой (1976б). Проанализировав набор наиболее поздних фибул из классических могильников региона, К.В. Каспарова пришла к выводу, что он представлен типами («воинскими» одночленными фибулами с прогнутым корпусом и рамчатой ножкой и т. д.; табл. XII, 36, 37, 39, 40), которые по хронологической шкале Средней Европы (зарубинецкие фибулы непосредственно сопоставлялись с пшеворскими и оксывскими) не выходят за пределы рубежа третьей фазы позднего Латена и начала раннеримского периода, этапа 1В, что соответствует приблизительно середине I в. н. э., а также фибулами с треугольным щитком на ножке, поздние экземпляры которых по находкам в зарубинецких комплексах относятся к этому же времени (Каспарова К.В., 1976б, с. 135–139). Всего лишь одна фибула (типа А68) относится к несколько более позднему периоду (Каспарова К.В., 1976б, с. 139), но она происходит из культурного слоя могильника Отвержичи (Кухаренко Ю.В., 1961, с. 26, табл. 10, 16), а не из закрытого комплекса, поэтому ее связь с собственно зарубинецкими материалами остается под сомнением. Так или иначе, основная масса зарубинецких памятников Полесья прекращает свое существование не позже финала третьей фазы позднего Латена (около середины I в. н. э.).

Группа поздних датирующих вещей верхнеднепровского варианта зарубинецкой культуры представлена «воинскими одночленными» фибулами — варианты П/Р и О по модифицированной классификации Ю.В. Кухаренко (Обломский А.М., 1983б, с. 106, 107, рис. 3), фибулами с рамчатой ножкой варианта Н (табл. XII, 23–26), которые происходят преимущественно из погребений Чаплинского могильника (Кухаренко Ю.В., 1959б; Поболь Л.Д., 1973), а также с некоторых городищ — Милоград (Мельниковская О.Н., 1967, рис. 31, 15, 16), Чаплин (Поболь Л.Д., 1971, рис. 20; 23). В погребении 152 Чаплина найдена фибула варианта С по Ю.В. Кухаренко (табл. XII, 27), или «щипцовая» по А.К. Амброзу (1966, с. 28). Экземпляр из Чаплина уникален, точных аналогий ему неизвестно. По профилировке корпуса и форме приемника Ю.В. Кухаренко сопоставил эту фибулу с позднелатенскими варианта Н (табл. XII, 9, 23) и датировал ее I в. н. э. (Кухаренко Ю.В., 1964, с. 53). В Чаплинском могильнике обнаружены две подвязные фибулы варианта Ф (табл. XII, 22), одна из которых встречена с фибулой варианта П/Р (Кухаренко Ю.В., 1959б, табл. VI, 10, 11), следовательно, оба варианта фибул должны синхронизироваться. Дополнительным подтверждением их одновременности служат черты типологического сходства в профилировке верхнеднепровских подвязных и некоторых «воинских» одночленных фибул (Амброз А.К., 1966, с. 57). С фибулами вариантов Н, О и П/Р частично синхронизируются фибулы варианта М с рамчатой ножкой (табл. XII, 25) и варианта Д среднелатенской схемы, для которых на основе сопоставления их со среднеевропейскими прототипами допустим более ранний период возникновения, чем у «воинских» или рамчатых с прогнутым корпусом (Обломский А.М., 1983б, с. 118). Итак, основная масса поздних зарубинецких фибул Верхнего Поднепровья представлена или теми же типами, что и в Припятском Полесье («воинские» вариантов П/Р и О, рамчатые варианта Н), существовавшими только в пределах третьей фазы позднего Латена (Обломский А.М., 1983б, с. 118, 119), или серией полностью или частично синхронных им изделий. В целом, как и в Полесье, этот набор не переживает финала позднего Латена: находки раннеримских фибул на зарубинецких памятниках не отмечены. П.Н. Третьяков высказал мнение об относительно более поздней дате Чаплинского городища. По его представлению, некоторые объекты поселения доживают до периода возникновения черняховской культуры, т. е. минимум до III в. н. э. В качестве основного аргумента П.Н. Третьяков привел находку обломка серолощеного гончарного кувшина, который он интерпретировал как черняховский (Третьяков П.Н., 1959, с. 151; 1966, рис. 62). К сожалению, опубликованная им реконструкция формы сосуда схематична. Кроме черняховских кувшинов, подобный ребристый бочок и выступ на шейке имеют некоторые античные сероглиняные сосуды (Гудкова А.В., 1979, рис. 5, 4), а также близкие им по форме липицкие (Цигилик В.М., 1975, рис. 44, 6, 9), которые могут датироваться и более ранним временем, чем черняховские. Проведенный А.М. Обломским анализ зарубинецкой керамики Чаплинского городища показал почти полное сходство ее с сосудами второй-третьей фаз Чаплинского могильника (Обломский А.М., 1983а, с. 14, 15), поэтому нет достаточных оснований для датировки зарубинецкого слоя Чаплинского городища более поздним временем по сравнению с могильником.

Вопрос о верхней дате зарубинецкой культуры Среднего Поднепровья рассматривался в ряде работ М.Б. Щукина, который в результате анализа датирующих вещей пришел к выводу, что зарубинецкие памятники среднеднепровского варианта, как и других регионов этой культуры, не переживают рубеж позднего Латена и римского времени (Щукин М.Б., 1972а, с. 51, 52; 1979б, с. 68). Из погребений классических зарубинецких могильников, а также с поселений происходят фибулы вариантов П/Р — Пироговский могильник (Кубышев А.И., Максимов Е.В., 1969, рис. 4, 11; Кубишев А.I., 1976, рис. 3, 7), могильник Дедов Шпиль (Максимов Е.В., 1982, с. 104, табл. XIX, 16), городище Монастырек, а также фибулы вариантов Н (табл. XII, 9) — городище Сахновка (Довженок В.И., Линка Н.В., 1959, рис. 2, 4), М — Пироговский могильник (Кубишев А.I., 1976, с. 39, рис. 3, 6), третьего и четвертого вариантов с треугольным щитком на ножке (табл. XII, 7, 10) — Корчеватовский и Пироговский могильники (Самойловский И.М., 1959, табл. VIII, 111, 119; IX, 253, 254, 264; Кубышев А.И., Максимов Е.В., 1969, рис. 4, 2, 8, 11; Кубишев А.I., 1976, рис. 3, 3, 7), Д — городище Ходосовка и Г3 — Корчеватое (Самойловский И.М., 1959, табл. VIII, 113), Витачев (Куза А.В., Кубишев А.I., 1971, рис. 2, 6–8), городища Пилипенкова Гора (Максимов Е.В., 1972, табл. XX, 4), Бабина Гора. Все эти фибулы синхронизируются с предыдущими в рамках третьей фазы позднего Латена (Обломский А.М., 1983б, с. 118, 119). К началу I в. н. э. М.Б. Щукин относит и единственное узко датированное зарубинецкое классическое погребение 3 могильника Субботов (Щукин М.Б., 1972а, с. 50). В литературе существует мнение о более поздней, чем у остальных зарубинецких памятников, конечной дате могильника Девич-Гора у с. Триполье (Кравченко Н.М., Гороховский Е.Л., 1979, с. 55, 56; Циндровська Л.О., 1984, с. 88). Хотя стратиграфия памятника, к сожалению, нс до конца еще ясна, тот набор поздних датирующих вещей, который происходит из погребений и культурного слоя могильника, а также из «ритуального комплекса» (постройка и яма 5), вполне укладывается в рамки хронологии классического зарубинецкого периода: фибулы вариантов П/Р, Н, Ф, а также четвертого варианта с треугольным щитком на ножке (Циндровська Л.О., 1984, рис. 4, 6–8, 10–12). Стеклянная античная фиала из ямы 5 по многочисленным аналогиям датируется I в. н. э. причем преимущественно первой его половиной (Кунина Н.З., Сорокина Н.П., 1972, с. 154, рис. 5, 11; Сорокина Н.П., Гущина И.И., 1980, с. 97), т. е. также не подтверждает предположения о более поздней дате Девич-Горы. По-видимому, мнение М.Б. Щукина справедливо: финал среднеднепровского варианта зарубинецкой культуры наступает тогда же, когда прекращают свое существование зарубинецкие памятники Полесья и Верхнего Поднепровья, т. е. не позже конца латенского периода.

Абсолютную дату этого рубежа К.В. Каспарова (1976б) и М.Б. Щукин (1979б) относят по пшеворской хронологической шкале к 40-м годам нашей эры. Для Среднего Поднепровья возможна и более поздняя дата. А.М. Обломский по наблюдениям за распространением острореберных мисок с прямым венчиком, подражающих античным краснолаковым прототипам, определяет время финала среднеднепровского варианта зарубинецкой культуры в рамках третьей четверти I в. н. э. (Обломский А.М., 1987). Проблема абсолютной хронологии периода распада зарубинецкой культуры, тем не менее, еще далека от окончательного решения в силу ряда источниковедческих причин и в первую очередь слабой разработанности датирующего материала Северного Причерноморья, который позволил бы скорректировать даты среднеевропейских украшений для Восточной Европы.

Датирующие вещи с позднезарубинецких памятников имеют, как и зарубинецкие фибулы, преимущественно среднеевропейское происхождение. Они приведены в табл. XII. Здесь же помещены более или менее узко датируемые античные импортные украшения, а также некоторые местные изделия, продолжающие в какой-то степени развитие европейских традиций («почепские» фибулы). Подробно они будут рассматриваться в соответствующих разделах по каждой из локальных групп памятников отдельно. В целом на памятниках позднезарубинецкого этапа представлены изделия периодов В1 и В2 (вторая половина I — до третьей четверти II в. н. э.) и некоторые, возможно, более поздние (вещи с эмалью, сильнопрофилированная фибула из Вовков; табл. XII, 2). Почепские поселения Подесенья дают серию и более ранних фибул: вариантов П/Р и Ф (табл. XII, 32). Таким образом, позднезарубинецкие памятники, большинство из которых расположено за пределами зарубинецкой культуры, смыкаются с классическими зарубинецкими по хронологии: они возникают в конце позднего Латена или в самом начале раннеримского периода и существуют в течение всего раннеримского времени. Их появление совпадает с распадом зарубинецкой культуры, который происходит в конце позднего Латена — начале раннеримского периода. Приблизительно в это время совершаются миграции, приведшие к образованию позднезарубинецких культурных групп.

Причины, вызвавшие распад зарубинецкой культуры, не до конца ясны. Ю.В. Кухаренко (1961, с. 19) выдвинул предположение, что зарубинецкие племена уходят из Полесья под нажимом готов. Однако после уточнения хронологии готских могильников типа Дитиничи-Брест-Тришин, выяснилось, что между временем прекращения существования зарубинецких памятников и приходом готов наблюдается хронологический разрыв: наиболее ранние вельбарские могильники в Полесье относятся к концу II в. н. э. (Щукин М.Б., 1979б, с. 80; Козак Д.Н., 1985б, с. 71–73). По мнению М.Б. Щукина, отток зарубинецкого населения из Среднего Поднепровья происходит в результате нашествия сармат (Щукин М.Б., 1972а, с. 52). Впоследствии та же идея прозвучала в работах П.Н. Третьякова (1982, с. 57, 58) и Е.В. Максимова (1972, с. 77, 78). Однако эта концепция не объясняет двух явлений, которые сопутствуют кризису зарубинецкой культуры. Если сарматские набеги могли вызывать запустение Среднего Поднепровья, то прекращение существования зарубинецких памятников Полесья и Верхнего Поднепровья имеет какие-то иные причины: сарматское проникновение сюда не зафиксировано. Необъяснимо также, почему в период максимальной военной опасности зарубинецкое население, оставшееся в Среднем, Поднепровье, отказывается от возведения мощных крепостей на мысах коренного берега и переходит на открытые «пойменные» селища, легкодоступные при любом вторжении. Очевидно, в распаде зарубинецкой культуры какую-то роль играли и внутренние явления, видимо, экологического или климатического свойства: ведь изменение микротопографии поселений свидетельствует о поиске новых форм хозяйства, более продуктивных, чем употреблявшиеся ранее. В качестве одной из возможных причин кризиса М.Б. Щукин называет эпидемию (Щукин М.Б., 1979б, с. 74). Таким образом, современная наука не может дать единого исчерпывающего объяснения распада зарубинецкой культуры, а только фиксирует этот процесс.