Беседа Л. А. Гвишиани (слева) и Индиры Ганди (справа). Индия, Дели. Январь 1968. [РГАКФД. Ед. хр. 397752]

Визит советской делегации в Пакистан. Председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин выступает на приеме, устроенном пакистанской стороной. Среди присутствующих: губернатор Западного Пакистана Мохаммед Муса (3-й слева), чрезвычайный и полномочный посол СССР в Пакистане М. В. Дегтярь (2-й справа). Пакистан, г. Равалпинди. Апрель 1968. [РГАКФД. Ед. хр. 384049]

«Противодействие [реформам], — подчеркивал Витте, и с ним соглашался Косыгин, — конечно, не заключалось в том, чтобы прямо сказать „нет“, но в том, чтобы замедлить это дело и поставить такие препятствия, при которых дело это было бы провалено» [443] . И опять, что называется, «точно в точку»: никто открыто не выступал против реформы, но все делалось, чтобы потихоньку «спускать пар», не дать реформам двигаться вперед, создать такие препоны, которые реформаторам не удастся преодолеть…

Реформатор конца XIX — начала ХХ века мог себе позволить сказать: «Я совершил реформу так, что население России совсем и не заметило ее, как будто бы ничего, собственно, не изменилось. Когда я совершил реформу, то весь простой класс населения, весь народ совсем не заметил и не подозревал, что я сделал реформу. Все сказали бы: вот затеял дело вопреки всевозможных предостережений и произвел полную смуту в умах всей России» [444] .

А. Н. Косыгин так сказать, естественно, не мог, да и не хотел.

Но эти строки как будто прямо для Косыгина написаны… Ему было о чем задуматься… Каждый его день начинался и заканчивался с мыслью об одном — реформе, которую начал и которая шла очень непросто… Косыгин не собирался отказываться от своих идей, предпринимая все новые и новые шаги по созданию различных структур новой экономической парадигмы. Особенно его беспокоило сельское хозяйство, где дело шло не так, как планировалось. Не хватало всего, в первую очередь — знающих людей, новых технологий и, наконец, новых идей…

…1968 год потряс Западную Европу: «красный май во Франции», в августе — чехословацкие события. Косыгин не жаловал чехословацкого лидера Александра Дубчека, которого считал «подлецом» [445] , так как не видел, по его глубокому убеждению, альтернативы советскому образцу социализма.

Из воспоминаний чешского политика, секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Чехословакии в 1968–1970 годах Зденека Млынаржа следовало, что «последнее слово в вопросе о советской интервенции было произнесено после возвращения из Праги маршала Гречко (17–22 мая 1968) и Алексея Косыгина, который с 17 по 25 мая 1968 года „лечился“ в Карловых Варах» [446] .

Чешский политик считал, что Косыгин пришел к заключению: поставить на карту сторонников хрущевской политики, оказав поддержку чехословацкому лидеру Александру Дубчеку и его реформе, крайне рискованно и очень опасно. Они могли бы лишиться своих позиций в «верхах» советской власти. И если сторонники хрущевской линии не проголосуют за аргументы «ястребов», то больше они своих представителей в Политбюро иметь не будут [447] .

Почему? Потому, что в Чехословакии возникла «угроза социализму», опасность гражданской войны? Потому, что там действовали силы, стремившиеся к «реставрации капитализма»? Потому, что руководство Коммунистической партии Чехословакии рассчитывало оторвать Чехословакию от Советского Союза? Нет. Косыгин прекрасно понимал, что все это — «пропагандистская болтовня, идеологические ризы, которые набрасываются на реальное положение вещей» [448] .

Косыгин, воспринимавший чехословацкие события совсем не так, как высшее советское военное руководство, все же судил о них с позиций «великодержавных интересов». На чем он основывал свои соображения? Обширную информацию Алексей Николаевич получил еще в Москве, а дополнительную — в Чехословакии, где встречался с некоторыми членами партийного руководства, например с одним из ключевых деятелей «Пражской весны» Честмиром Цисаржем. Несколько дней Косыгин «дышал воздухом» этой «Пражской весны», но все, что он узнал и с чем столкнулся, привело его к заключениям, мало чем отличавшимся от выводов «ястребов» из Политбюро ЦК КПСС.

Косыгин прекрасно понимал, что государственная система Чехословакии переживает глубокий кризис, что эту систему стремятся изменить как «низы», так и «верхи». Он увидел, что те рычаги управления, которые во всех странах социалистического блока обеспечивали власть партийной бюрократии, в Чехословакии выведены из строя.

Поэтому положение чехословацких властей советский премьер оценивал как «нестабильное». Косыгин не разделял веры Александра Дубчека в возможность претворения в жизнь идеалов «марксизма-ленинизма» ненасильственными средствами, был глубоко равнодушен к приверженности чехословацкого народа идеям демократии и гуманизма. Косыгин не допускал и мысли, что коммунистическая партия, которая должна обеспечивать интересы Советского Союза, может осуществлять власть на демократических основах.