Это то, о чем мечтал А. Н. Косыгин в начале 1960-х годов, ставя вопрос о подготовке кадров управленцев новой генерации! Имена научных сотрудников ВНИИСИ «прогремели» гораздо позже — уже в конце ХХ века, когда Россия в очередной раз рискнула реформироваться: П. О. Авен, Е. Т. Гайдар, А. Д. Жуков, С. С. Шаталин, М. Ю. Зурабов, Н. К. Сванидзе, В. И. Данилов-Данильян, Б. А. Березовский…

Е. Т. Гайдар вспоминал: «По идее, институт должен был представлять собой советский аналог „Рэнд корпорейшен“ [488] : объединив способных экономистов, математиков, системщиков, философов, специалистов по организационным структурам, развернуть серьезные теоретические исследования и решать самые сложные задачи государственного масштаба. Место Д. М. Гвишиани, зятя Косыгина, в формальной и неформальной иерархии советского общества того времени обеспечивало институту хорошие связи, а следовательно, и относительную идеологическую автономию». Во ВНИИСИ исчезала известная «двойственность»: «жесткое разделение того, что можно обсуждать открыто, и того, о чем можно думать, но ни в коем случае не высказывать вслух в официальной обстановке научного семинара. Здесь можно было обойтись без „кукиша в кармане“, обсуждать самые острые теоретические проблемы без оглядки на идеологическую „чистоту“ суждений» [489] .

Институт существует и в настоящее время…

Во-вторых, Косыгин представлял Советский Союз на встречах с международными лидерами, хотя «по протоколу» это должен был делать председатель Верховного Совета СССР.

В-третьих, Косыгин рассчитывал реанимировать ряд своих старых идей (например, идею возрождения потребкооперации), но, понимая, что изменилась страна, изменились коренным образом воззрения большинства советско-хозяйственной элиты на роль и значение того или иного экономического института, отказывался от своих идей…

И все же Косыгин оставался премьером…

Авторитетный американский политик и финансист с мировым именем Дэвид Рокфеллер вспоминал, как и когда впервые встретился с Косыгиным — летом 1971 года после Дартмутской встречи в Киеве [490] . Высокий и худощавый человек с печальным лицом, талантливый менеджер, совершавший настоящие «чудеса», управляя неподатливой советской экономикой, — так характеризовал Алексея Николаевича Рокфеллер, не осведомленный, естественно, обо всех перипетиях советской внутренней политики.

Это была первая поездка Рокфеллера в Москву после его встречи с Хрущевым (летом 1964 года). Прошло пять лет, и американский бизнесмен — наблюдательный и осторожный в оценках — свидетельствовал: советская столица за это время «значительно изменилась».

И в чем эти изменения?

Рокфеллер считал, что это — результат того, что Косыгин акцентировал внимание на производстве товаров для потребительского сектора. В результате — «на улицах стало больше автомобилей, более доступной стала одежда и другие товары». Подметил Рокфеллер и то, что везде быстрыми темпами реализовывались проекты прокладки современных автомагистралей, а московское метро представляло собой «чудо» — современное, чистое, удобное и дешевое. И сама Москва — по общему впечатлению — была «относительно чистой и без мусора. Хиппи и люди с длинными волосами в основном отсутствовали».

С Косыгиным в его кремлевском кабинете Рокфеллер говорил о торговле, и советский премьер призвал Дартмутскую группу сделать все, чтобы «снять барьеры», препятствовавшие торговле с СССР.

Встречался Косыгин не только с Д. Рокфеллером, круг представителей западного делового мира, ищущих возможности выйти на советский рынок, был велик. Для советской стороны интерес в первую очередь представляли те компании, которые работали в сфере продовольственных товаров. В частности, компания «Пепсико», чей президент Дональд Кендалл оставил воспоминания о встречах с советским премьером:

«Я приехал в Россию на встречу с Косыгиным, который тогда был премьер-министром. Он рассказывал о пятилетнем плане, жал нам руки. Томми Томпсон, который был здесь послом в 1959 году, говорил мне: „Если хочешь иметь с ними дело, нужно забыть о прямых денежных сделках. Только бартер“. И еще он сказал: „Русские вне себя из-за смирновской водки. `Смирнофф` выглядит как русский продукт, а разливают ее в Хартфорде, штат Коннектикут. Нужно предложить им пепси в обмен на русскую водку“.

Перед тем как ехать в Москву, я встречался с Анатолием Добрыниным, который тогда был послом в Вашингтоне, и сообщил ему, что мы хотим устроить бартер с водкой. И когда, пожимая руку Косыгину, я представился, сказав, что я Дональд Кендалл из „Пепси-колы“, он заметил: „А, вы тот самый человек, который хочет торговать с нами в обмен на нашу водку“. И я понял, что Добрынин сообщил о наших планах. У меня с собой был портфель, где лежала банка пепси. Я достал ее и вручил Косыгину. Конечно, все тут же стали говорить, что Кендалл приехал проталкивать свою пепси. А внутри банки на самом деле был приемник. Я включил его, и он был настроен на московское радио, к удивлению Косыгина. Эффект был потрясающий».

Косыгин сказал:

— Мы хотим с вами торговать, ваша пепси за нашу водку, литр на литр.

Кендалл уже успел выпить и чувствовал себя непринужденно:

— Я могу понять, почему вы не министр торговли. Литр на литр! Мы, конечно, готовы отдавать литр за литр.

Косыгин отреагировал мгновенно:

— Я говорю о вашем концентрате, литр на литр.

«И тут до меня дошло, — вспоминал Кендалл, — что он имеет в виду. К нам как раз подошел Моррис Стэнс, тогдашний министр торговли, чтобы попытаться мне посодействовать. Косыгин обратился к нему со словами: