Она ждет, и я опускаюсь на ступеньку, опираясь на локоть, чтобы посмотреть за ее попытками выманить собаку, мягко поощряя ее. Я закрываю глаза на мгновение, слушая голос и наслаждаясь этим. Такая противоположность ругающейся, дразнящей, упорной женщине, увиденной мною ранее.

— Молодец, давай.

Я приподнимаюсь и вижу, что собака высовывает нос и две передние лапы из-под веранды.

— Вот так, мальчик. — Он облизывает пальцы Шайен и ждет, пока она даст еще. — О, ты голоден.

Собака вылезает еще немного, и я пользуюсь случаем, чтобы осмотреть ее на предмет ранений. Морда грязная, грудь и шея такие же, но я не вижу никаких ран или засохшей крови. Его шерсть длиннее, чем мне показалось вначале, но он не похож на какую-то конкретную породу, вероятно, дворняжка.

Я наклоняюсь, опираясь локтями на колени.

— Как ты…

Собака отступает назад в тень.

— Извини.

Она поворачивается и ухмыляется.

— Все в порядке. Он пугливый. Наверное, мужчина его травмировал. Со мной он кажется в порядке.

— Да.

Забавно, но я считаю, что именно женщины гораздо опаснее.

— Я просто оставлю это здесь. — Она бросает то, что осталось от тако, в грязь. — Не возражаешь, если я выброшу это в твой мусорный бак?

Мое сердце колотится.

Шайен в моем доме?

— Э-э… конечно.

Шайен

Мои пальцы покрыты грязью, собачьими слюнями и остатками тако. Наверное, не самая лучшая еда для собаки, но она кажется голодной, и я не могу позволить еде пропасть даром. Скорее всего, если эта собака является бездомной так долго, как показывает ее грязная шерсть, то она, вероятно, питается и чем-то похуже.

Лукас поднимается с крыльца и неуклюже идет к двери.

Ранее я предполагала, что мой отец сдает дом у реки одному из своих приятелей, который, вероятно, выгнан женой за то, что он — пьяный мудак. Но только такому беззащитному человеку, как Лукас, молодому и отчаянному, но трудолюбивому, удается взломать защитный панцирь моего отца. Оглядываясь назад, можно сказать, что то, что Лукас живет здесь, вполне разумно.

Я иду за ним, и деревянная веранда скрипит под моим весом. Пытаюсь отогнать от себя образы мамы, укладывающей каждую доску вручную гвоздодером. Папа говорил: «Не порти эти ручки, дорогая», — а потом целовал ее в макушку. Он и не подозревал, что внутри нее работает что-то гораздо худшее, способное испортить гораздо больше, чем ее руки.

— Он под раковиной. — Лукас стоит в дверях и изучает меня прищуренными глазами. — Мусор. — Он кивает на грязный контейнер в моих руках.

— Верно.

Вхожу в открытую гостиную, и у меня перехватывает дыхание.

Деревянный пол и стены выкрашены в землисто-серый цвет, подчеркивающий ярко-белую лепнину. Дровяная печь является центром, придавая современному пространству свой деревенский вид. Мои мышцы немного сбрасывают напряжение.

— Ты все это сделал?

Он пожимает плечами.

— Ничего особенного.

— Это прекрасно. Ей… — я с трудом сглатываю. — Моей маме бы понравилось.

Чтобы не выглядеть эмоциональной развалиной, я продолжаю искать мусор и иду на маленькую кухню.

Шкафы белые, а столешницы и задняя панель выложены черно-белой клетчатой плиткой, как в 1950-х. Но это еще не самое примечательное.

Каждая отдельная ручка индивидуальна. От шкафов до выдвижных ящиков и застекленных стеллажей — все это представляет собой смесь скобяных изделий. Кованое железо, золото, серебро и даже керамика, и все в форме чего-то из мира природы. Золотой лист, серебряный морской еж, бронзовая палка, некоторые животные. На одной — рыба, на другой — медведь, и… вспышка бирюзового цвета бросается мне в глаза.

Я прищуриваюсь.

— Это… О, Лукас. — В дальнем конце кухни находится маленькая кладовка, дверная ручка которой — то, что я видела так много раз, что это практически преследует меня во сне. — Это ее кулон.

У моей мамы была потрясающая коллекция украшений навахо, включая большие куски серебра и бирюзы, которых хватило бы, чтобы потопить лодку. Как сильно бы она их не любила, но никогда не носила. Всегда говорила, что из них получаются лучшие украшения для домов, чем для людей, и клялась, что использует их здесь, в речном доме.

Я провожу кончиками пальцев по гладкому голубому камню и серебру, вылепленному в форме подковы.

— Это… Слишком. Слишком идеально. Слишком похоже на нее.

— Твой отец дал мне его. Сказал убедиться, что он где-нибудь будет использоваться. — Голос Лукаса где-то рядом, должно быть, я так теряюсь, что не слышу его приближающихся шагов. — Пробовал сначала в спальнях, но там все будет спрятано. Он слишком мал для входной двери. Поэтому решил, что кухня — лучшее место, чтобы это было видно.