И всё же, оснований подозревать именно этого человека у участкового не находилось. Да что там, у него оснований подозревать вообще хоть кого-то не находилось! Но почему же так настойчиво в его голову лезут мысли о том, что слухи о пропадавших время от времени попрошайках и бродягах могут оказаться вовсе не пустым трёпом? Не находили ведь ни останков, ни одежды. Да и заявлений не поступало…

Валентин Георгиевич поморщился. Про заявления вернее было бы сказать, что их не принимали, потому что заявлять приходили в основном бомжи и алкоголики, и из участка их попросту выгоняли, не опасаясь никаких последствий. Которых и не наступало – жаловаться на полицейских бродяги либо боялись, либо попросту ленились.

Формально, в таблицах со статистикой и тщательно вылизанных отчётах для высокого начальства, всё шло хорошо. На деле же вокруг маленького городка уже много лет пропадали люди. И, к своему стыду, только сейчас, когда место очередного забулдыги заняла девочка-подросток из приличной семьи, Валентин Георгиевич испытал смутное чувство того, что безнадёжно опоздал. И жгучее, близкое к панике беспокойство.

45.

Огонь рассерженно шипел в металлической бочке, лично Андреем Семёновичем переделанной под печь. Это пламя привыкло поглощать самые разные вещи, помогая своему владельцу уничтожать следы ужаснейших преступлений, но в этот раз взялось за свою работу неохотно. Футболка девчонки сгорела легко, а вот на джинсах и кедах возникла заминка: предметы одежды принялись испускать едкий чёрный дым, никак не желая заниматься. Кончилось всё тем, что Андрей Семёнович плеснул в открытую дверцу печи немного бензина, предварительно перелив его в гранёный стакан из мятой алюминиевой канистры. Это помогло. Язык пламени вырвался из печки, целясь мужчине в лицо, но спустя мгновение бессильно опал.

Теперь, когда вся верхняя одежда сгорела, в руках у Андрея Семёновича остался последний кусочек ткани. Тёмно-синие трусики, казавшиеся в его ладонях совсем крохотными. Сперва ему в голову пришла идея подарить их Пашке, но от этой мысли он отказался. С того станется повсюду таскать их с собой и рано или поздно выронить или достать при посторонних. Даже если нижнее бельё не свяжут с пропавшей, вопросов всё равно возникнет масса. И скорее всего, банальным «нашёл на дороге» отделаться уже не получится.

Андрей Семёнович, годами пытавший и расчленявший людей в своём подвале, но никогда не забывавший об осторожности, достиг пика своего сумасшествия, когда решил похитить девчонку, жившую практически буквально на соседней улочке. Мало того, что похитить – так ещё и воспитать из неё рабыню для своего неполноценного сына. Всего за три дня. После чего показать её общественности, прикрывшись нелепой байкой о том, что они вдвоём смогли то, чего не смогла команда поисковиков. Большущая, судя по всему, команда.

Сейчас же пик миновал, и на место ощущению вседозволенности пришёл животный страх. И страх этот пока ещё не вложил в голову маньяка мыслей о том, что выпускать свою пленницу на волю он не станет ни при каких условиях. Зато его подсознание дошло до этих выводов уже давно. Именно потому он и сидел сейчас, сжигая одежду жертвы, хотя и сам не осознавал своих действий. Его звериное естество уже нашептало ему: одежда девчонке не понадобится. Тем, кто в расчленённом виде гниёт на дне выгребной ямы в подвале, она уже ни к чему.

46.

Катя думала, что так и не найдёт в себе сил подняться на ноги после пережитого унижения. Но холод, тот же проклятый холод, вкрадчивый, словно завистливый шёпот, не дал ей долго сидеть на краю кушетки, поджав под себя ноги, обняв заострившиеся коленки и вжавшись спиной в угол комнаты. По мере того, как от позвоночного столба по её телу распространялась волна холода, ей казалось, что мозг в её голове распухает всё сильнее. Одновременно с тем мысли Кати замедлились, стали вялыми и бессвязными.

Ведомая уже одними только инстинктами, она поднялась на ноги и неторопливо, раскачиваясь из стороны в сторону, прошлась по тесной камере. Тело, не зависящее теперь от головы, казалось ей чужим и до ужаса мерзким. Нескладным, как у кузнечика.

Резь в низу живота подсказала этому телу, что нужно помочиться, и организм незамедлительно отправился к вмонтированному в пол унитазу. Катя не испытала никаких эмоций ни по поводу запаха из выгребной ямы, ни по поводу отсутствия туалетной бумаги. Какое ей дело до этого несуразного куска плоти? С ним может происходить что угодно, к её разуму, чистому и являющемуся вместилищем её личности, это всё не имеет отношения.

«Стоп!» – Катя вскрикнула пронзительно, но ни один звук не сорвался с её губ. – «Стоп! Так нельзя! Этого они и добиваются!»

Мысль о том, как ужасно мало ей потребовалось для того, чтобы опуститься до состояния безвольной куклы, привела девушку в ужас. Подумать только! Не прошло ещё и трое суток – а она уже отказывается от своего тела!

Катя принялась кричать. Она пела песни и выкрикивала матерные ругательства. Звала маму и проклинала похитителей. Но непослушные губы лишь слегка кривились в уродливых гримасах. То, что должно было быть оглушительно громким воплем, превращалось в сиплое хрипение чуть громче комариного жужжания. Слипшиеся в комок лёгкие не расправлялись в полную силу. Сердце стучало медленно и натужно, как погружённое в вязкую жижу. Катин мозг, неожиданно оказавшийся запертым в черепной коробке, истерически отдавал один приказ за другим. Приседай! Вытягивай руки! Делай мельницу! Прыгай!