– Ну, будь я проклят!

Если бы он узнал, что обозного мула назначили командиром корпуса, то и тогда его тон не мог бы быть более язвительным. В дальнейшем он начал проявлять такое яростное, неистовое нежелание подчиняться приказам нового капрала, что это едва не привело к так ожидаемой всеми ссоре.

Наконец, следует также заметить, что Дэн, один из самых отъявленных матерщинников в полку, очень редко ругался в присутствии своего брата; а Билли, для которого ругательства также были неотъемлемой частью любого разговора, очень редко позволял себе выражаться, когда Дэн был рядом.

Наконец, день стал клониться к вечеру. По колонне солдат вдруг пронеслись короткие, хлесткие команды. Люди сразу подобрались, задвигались. Вся колонна, как единое существо, зашевелилась в грязи. Замолчав, солдаты смотрели на другую сторону реки. Мгновение спустя темная масса бледно-синих1 фигур уверенно двинулась к воде. Из городка на том берегу доносились крики и шум боя. В сгустившемся воздухе эти звуки теряли свою резкость и становились приглушенными.

На берегу над понтонной переправой полк на короткое время остановился. Пока колонна, петляя, в сумерках спустилась к мосту, туман в значительной степени рассеялся, и на батарее на дальних холмах смогли разглядеть переправлявшихся солдат. В воздухе разнесся протяжный свист пролетавших над головами людей снарядов. Некоторые из них падали в реку, поднимая столбы воды. Вдали сверкали вспышки грохочущих орудий. Расположенные на северном берегу батареи одна за другой просыпались, их бесчисленные пушки зло рявкали в сторону дальних холмов. Раскаты выстрелов гремели и отдавались эхом, как шум прибоя в тихую ночь, и под эту дикую музыку колонна маршировала по понтонам.

Речная вода, изгибаясь в мрачной улыбке, отражалась от бортов огромных понтонов и быстро скользила под настилом моста. Перед войсками поднимались темные, изрешеченные стены города, а из-за разрушенных домов непрерывно доносились крики и выстрелы, свидетельствующие о продолжительной и ожесточенной схватке.

Когда Дэн обозвал своего брата дураком, его голос звучал так решительно, с такой твердой уверенностью, что многие из солдат засмеялись. В данных обстоятельствах им это показалось отличной шуткой. Однако этот случай сильно задел Билли. Конечно, брат и раньше не раз называл его дураком. Более того, он часто называл его дураком точно таким же жизнерадостным и убежденным тоном, и в присутствии даже большего количества людей. Билли про себя недоумевал, почему в данном случае он так глубоко оскорбился; но, во всяком случае, спускаясь со своим полком по берегу и поднимаясь на мост, он пытался придумать что-нибудь такое, чем можно было бы побольнее уколоть пребывавшего в жизнерадостном настроении Дэна. Но в этот раз в голову ничего не приходило, и от бессилия взгляд, который он смог бросить на брата, стал еще более злобным.

Повсюду вокруг них грохотали орудия, будто исполняя страшное и величественное вступление к той смертельной драме, к которой приближалась колонна. Билли слышал их, но как-то приглушенно. Сердце его было закрыто той странной, будто металлической, оболочкой, которая в такие моменты скрывает чувства человека. Пугающий шум битвы, доносившийся с холмов, говорил ему, что в этой масштабной битве его жизнь и смерть будут совсем незначительным фактом. Это были звуки урагана, в котором его существование будет не важнее оторванного крылышка бабочки. Величие и трагичность этого приближающегося события заставили его задуматься, почему он все же не ощущал ни страха, ни печали. Когда его разум смутно определил важность происходящих событий для него лично, оказалось, что самым важным сейчас был тот факт, что накануне битвы и в присутствии многих товарищей его брат назвал его дураком.

Дэн был в особенно приподнятом настроении.

– Ишь ты! Гляди, как лупят, – сказал он, когда в воздухе раздалось протяжное завывание снарядов, будто ведьмы слетались на шабаш. Билли пришел в ярость, когда, все еще ощущая обиду за те слова брата, увидел, что тот уже совершенно забыл об этом.

Колонна сошла с моста в такую же грязь на другом берегу. Здесь, на южной стороне реки, звучали хриплые команды и приказы, пытавшиеся управлять хаосом. Быстро спускалась темнота, и войска торопились подняться по скользкому берегу. Пока Билли барахтался в черной грязи среди ругающейся, поскальзывающейся толпы солдат, он внезапно решил, что, за неимением других способов обидеть Дэна, он не будет смотреть на него, не будет с ним разговаривать, совсем не станет обращать никакого внимания на его существование; и если это сделать умело, то, как он полагал, брат скоро это остро почувствует.

Взобравшись на берег, колонна снова остановилась и перестроилась, как человек, который после подъема на гору поправляет одежду. Вскоре вся великолепная бригада ветеранов, поддерживаемая огнем орудий, бесконечно грациозная в слаженности и легкости своих движений, свернула в маленькую, узкую, уходящую вниз улочку.

Вечер наступил так внезапно, что на бой, идущий на дальних окраинах городка, указывали только тонкие вспышки пламени. Какой-то дом был охвачен огнем, и пожар нежно-розовым овалом отражался в облаках.

II

Вся былая сельская безмятежность маленького городка была сметена огнем орудий и волнами солдат, хлынувшими через него. Невидимая рука войны в одно мгновение превратила его в руины, будто здесь только что произошло землетрясение. Окна, превратившиеся теперь в неприглядные дыры, делали полуразрушенные и почерневшие жилища похожими на скелеты. Выбитые двери превратились в кучи щепок. Повсюду лежали кирпичи из разбитых дымоходов. Артиллерийский огонь не пощадил и деревья, которые росли вдоль улиц. В грязи были хаотично разбросаны ветви и тяжелые стволы, а кое-где удрученно торчали уцелевшие, но изуродованные обломки. Они, оказавшиеся в самом пекле боя, выглядели так невинно и беспомощно, что поневоле вызывали жалость. Под ногами повсюду лежали самые разные, подчас странные предметы, напоминавшие об атаке, бое, отступлении. Там были ящики и бочки, наполненные землей, за которыми укрывались стрелки, и в этих маленьких окопах лежали мертвые в синей и серой форме. Их позы красноречиво свидетельствовали о борьбе за городок, история которой была ясно написана на его улицах.

И все же душа этого маленького города, его причудливая индивидуальность все еще витали в воздухе над руинами, бросая вызов орудийным и ружейным залпам и презирая те алчные пожары, которые обрушились на многие дома. Твердые земляные тротуары напоминали об играх, в которые здесь играли долгими спокойными днями в уютной тени деревьев. Надпись "Товары на любой вкус", выведенную едва заметными буквами на длинной доске, приходилось читать, наклонив голову, потому что вывеска болталась на одном конце; но на крыльце старого магазина можно было легко представить курящих завсегдатаев в широкополых шляпах.