Дружба Степана с Платоном началась почти десять лет назад, как говорится, «благодаря и вопреки». «Благодаря» почти аналогичному любовному коллапсу, который Платон тяжело переживал в то время, а «вопреки» – потому что они были совершенно из разных сословий. Платон воспитывался в московской профессорской семье и, несмотря на свое экономическое образование, обладал обширными знаниями в музыке и искусстве, Степан же был родом из небольшого сибирского городка, воспитывался в простой семье фельдшера и медсестры, но, как говорится, имел «житейскую хватку». Знал он о жизни не из книг и произведений искусства, а от отца с матерью, которые за его детство порассказали столько историй людей, попадающих к ним в больницу, – не счесть.

Лет десять тому назад судьба свела парней на соседних беговых дорожках в одном из спортивных клубов Москвы. Степану выдали туда абонемент от работы, на которую он недавно устроился, Платон пришел в клуб, чтобы отвлечься от расставания с очередной девушкой.

Степан исподволь наблюдал за парнем на соседней дорожке, который бежал так неистово вцепившись в поручни, что в какой-то момент Степану показалось, что тот вот-вот упадет. Выключив свою дорожку, он помахал парню рукой, но тот абсолютно его не видел, продолжая бежать, уставившись в одну точку перед собой. Степан аккуратно похлопал его по плечу. Парень замедлил бег, дожидаясь пока лента дорожки остановится совсем, и вытащил наушник из уха. Классическая музыка, звучащая из наушника парня, казалось, перекрыла весь шум в зале.

– Из какого века дискотека у тебя, парень? – попытался пошутить Степан, уставившись на наушник.

– Из девятнадцатого, – нахмурившись произнес тот, – Это Глинка. Михаил Иванович. «Иван Сусанин».

– О-о-о, – задумчиво протянул Степан, – А я-то думаю, куда ты так несешься по дорожке? Оказывается, просто в образе. Идешь дорогой Сусанина…

Парень внимательно посмотрел на Степана, усмехнулся, медленно засунул наушник обратно в ухо, и уже хотел вернуться к своим занятиям. Однако, прежде чем включить заново беговую дорожку, он все же повернулся к Степану и горько произнес:

– Нет, я, похоже, иду дорогой Михаила Ивановича.

– Какого Ивановича? – не понял Степан.

– Глинки.

Степан с опаской посмотрел на соседа по беговой дорожке, но, увидев его отрешенный взгляд, твердо произнес:

– Знаешь что, парень? А не выпить ли нам по чашечке-другой кофе? Расскажешь мне подробнее и про Глинку, и про Ивановича, и про Сусанина.

Так началось знакомство Степана с Платоном, а заодно и с великими русскими композиторами и их судьбами.

Как выяснил Степан во время их первого разговора в кафе спортклуба, Платону патологически не везло с девушками. Обладая тонкой и чуткой натурой, к которой стараниями профессорской семьи прилагались еще и почти энциклопедические знания, Платон тяжело, долго и болезненно переживал каждый такой разрыв, находя утешение лишь в музыке. Спасения он искал у русских классиков, творения которых знал практически наизусть. К произведению, как правило, добавлялась еще и личная драма композитора, стоящая за созданием музыкального шедевра.

– Вот послушай, – протянул Степану свой наушник Платон, – эту часть «Жизни за царя» Глинка писал, когда был окрылен любовью к своей будущей жене Марье Петровне. Он на подъеме своих творческих сил. Если вслушаться, то тут слышно в каждой ноте, как его душа стремится ввысь.

Степан послушно, как прилежный ученик, попытался вслушаться в музыку.

– Красивая музыка, – Степан почесал нос, понимая, что полета души композитора он прочувствовать ему на дано. Не зная, как поддержать разговор, немного подумав, он добавил, – Хорошая музыка. Мелодичная.

– Как будто трели птиц, правда? – с готовностью включился в диалог Платон, – Глинка вдохновлялся пением певчих птиц. В его доме была отельная комната, где жила пара десятков разных птичек. Он даже посвятил им романс «Жаворонок».

– Слушай, ты вот сказал, что идешь дорогой Михаила Ивановича, но, судя по твоим рассказам, все в порядке было у Ивановича – любимая жена, отдельная комната для птиц. Сиди себе, слушай трели соловьев и пиши музыку. Вполне ничего так себе дорога. Безоблачная.

– О, нет, Степан! Все совсем не так безоблачно было в его судьбе . Жена его оказалась особой приземленной, жадной до нарядов и праздников, тонкой душевной организации мужа своего не понимала, все высокое и поэтическое было ей недоступно. Музыку своего мужа она не принимала вовсе. И вот это ее отношение к нему убивало всю творческую искру в композиторе. Ему очень тяжело давалось написание второй его оперы «Руслан и Людмила» – из-за скандалов дома и ее истерик.

Степан с восторгом слушал Платона.

– Откуда ты столько всего знаешь? В школу музыкальную ходил?

– Нет, не ходил. Пробовали меня отдать туда, но никаких талантов не обнаружили. Мой дед был профессором в консерватории. Мы за обедом только классическую музыку слушали, а он рассказывал разные истории о судьбах композиторов. Я их в детстве как сказки слушал, думал, что такие истории могут только в жизни великих людей происходить. Знал бы я тогда, как много из того, что пережили они, предстоит пережить и мне…, – тяжело вздохнул Платон.