Шрифт:
— Что по Польше? — задал вопрос король, уже склоняясь к пониманию, что не такого премьер-министра он хотел бы видеть подле себя.
— Работаем и мы и французы и люди Фридриха. Через месяц, может чуть больше на сейме будет поднят вопрос о Конституции в Речи Посполитой. Тут мы используем совместно с французами, в темную, разумеется, прорусскую партию Чарторыжских. Станислав Август Понятовский ультимативно заявит о необходимости введения новой системы управления двуединого государства. Уже есть группа депутатов вального Сейма, лояльных папскому престолу или Пруссии, которые поддержат Понятовского. Сразу же начнутся формироваться две конфедерации: Сандомирская, с помощью Пруссии, Люблинская, с помощью Франции и папского престола. Мы вкладываемся в обе конфедерации деньгами и оружием. Будет объявлено о двоеверии в Речи Посполитой с прерогативой за католицизмом, но православная вера, по требованию конфедератов, должна полностью перестать существовать с переходом верующих в униатство, — докладывал премьер-министр.
— И России придется лезть в польские дела, тратя большие деньги, ресурсы и солдат. Они не смогут поступить иначе, так как тут вопрос авторитета православия. Да еще тогда, как Россия стала бесспорным лидером православного сообщества, — король стал загибать пальцы. — Итого, русским придется воевать с Турцией, Персией, подключаться к польским делам, держать большие армии у границ с Пруссией, Швецией, последняя вступит в войну, но пока это под сомнением, мы не учитываем ее. А мы пока станем их выдавливать из Средиземноморья. Вот уверен, если Пруссия и Австрия более деятельно бы стали себя вести, то обязательно, удалось так подранить медведя, что он бы залез в свою берлогу и еще долго зализывал раны.
Премьер-министр ушел, а Георг потребовал приготовить королевский оркестр. Король не мог наслушаться новым произведением русского злого гения, Петра. Злого, потому что все, что вредит Англии — безусловное зло. Это был «полет», величественное творение, под стать не русскому, а более прусскому характеру. Ну да Карл Петер Ульрих, наверняка, еще не до конца растратил свою прусскость [имеется в виду «Полет Валькирии» Р. Вагнера].
* * *
Петергоф
14 августа 1762 года
— Ваше Величество, — беспардонно тормошил меня дежурный офицер охраны дворца.
— Ты ополоумел, ротмистр? — сказал я со злостью, готовясь вскочить с постели и продемонстрировать офицеру казачьего гвардейского полка, что его император все еще в неплохой физической форме.
Мы мирно спали с супругой, проведя полночи в долгих спаррингах в виде отдельных связок и удушающих приемов извечной борьбы мужчины и женщины. Катя, хоть и была прикрыта одеялом, но даже ее чуть обнаженная спина уже столь запретное для кого бы то ни было, кроме меня, зрелище, чтобы я мог спустить с рук такое хамство, как будить меня.
Так, а сколько времени? Желание посмотреть на часы сбило порыв почесать свой кулак о зубы гвардейского казака. На стене висели часы, подсвечивающиеся желтым цветом. Такие только у меня в спальне, в единичном экземпляре и подпитываются часы от примитивной, но батарейки. Примитивной для человека XXI века, но просто волшебным и изящным предметом для современного.
В Петергофе идут эксперименты по сооружению пока еще примитивной и слишком маломощной электростанции, которую планируется построить на, специально для того сооруженном, водном каскаде. Вот такая прихоть у императора, которая дает понимание, куда движется русская практическая наука.
— Доклад, ротмистр! — любование часами привело немного в чувства и позволило осознать, что, если меня будят в половине четвертого утра, значит, для этого есть более, чем веские причины.
— Пятнадцать минут назад во дворец прибыл господин глава Тайной канцелярии, а также господин генерал-фельдмаршал Румянцев и генерал-адмирал Спиридов, — докладывал дежурный офицер.
Что именно произошло, я спрашивать не стал. Прибывшая ко мне компания силового бока указывала на то, что началась война. И это веская причина, чтобы разбудить императора. И я даже не стал отчитывать ротмистра за то, что он позволил себе так откровенно пялиться на оголённую спину моей жены. Катька, действительно, все еще выглядела весьма и весьма неплохо, иногда даже делая вместе со мной зарядку. И… не ловко даже себе в этом признаться, но мне нравится, что моя женщина привлекает иных мужчин. Мне больше может не нравится, что мою женщины иные мужчины привлекают.
— Через десять минут у меня в кабинете должны быть эти господа. Усилить охрану дворца, ввести пропускной режим, пропуска выписывает дежурный офицер. Ко мне на прием заходить только проверенными и без оружия. Действуйте, ротмистр, — сказал я и в комнату зашли двое слуг, один из которых в руках держал мой мундир.
И как же эти люди умудряются понять обстановку и то, что сейчас нужен именно мундир, придуманный мной. Теперь я не только император, но и Верховный Главнокомандующий.
— Господа, четко по форме, без лишних приветствий, — я решительно, нарочито быстрым шагом, вошел в свой кабинет, где уже были трое заспанных офицеров.
— Позвольте мне, господа, — привстал Степан Иванович Шешковский.
Никто не возражал. Да, и, скорее всего, именно Шешковский и поднял с постели и Румянцева и Спиридова, которые, вероятно и не ложились спать. Сомневаюсь, что в карете по пути из Петербурга в Петергоф удалось кому-то подремать.
— Сегодня вечером прибыл служащий фельдъегерской службы, который принял сообщение по оптическому телеграфу из Москвы. Другой служащий фельдъегерской службы в пути, он везет донесение, более пространное. Возможно, именно там мы и найдем подробности. Я уже отправил сотрудников на ближайшие железнодорожные станции для содействия быстрейшей доставки донесения в Петергоф, — говорил Шешковский, но был мною перебит ибо не сказал главного.