Читатель Гарцони, начитанный не менее его самого, мог и не заблуждаться насчет основательности его знаний, но ценил в нем, по выражению Гилини, ученость приятную. Поверхностность его эрудиции не дает Гарцони слишком к ней привязываться. Он счастливо избегает как однообразия и холодности каталога, так и пресыщения, вызываемого рассказчиком анекдотов; в ренессансном «театре памяти» он ищет повода для иронии, мешающей его систематическому и всеобъемлющему плану; его жанры, не давая один другому впадать в привычные пороки, вступают наперебой, объединяемые безумием: «Оно остается здесь и никогда не уходит» (Or. Fur. XXXIV. 81).

Наш перевод «Больницы неизлечимо помешанных» выполнен по критическому изданию Стефано Барелли в серии «Scrittori italiani commentati» (Garzoni 2004). Курсивом выделены слова и предложения, в оригинале приведенные на латыни. Неоговоренные переводы латинских и итальянских цитат принадлежат нам.

Р. Л. Шмараков

[1] Знаменитое имя и несравненная слава, вмиг разнесшая на скорых крылах безграничные дарования Вашего Превосходительства, с такой быстротой в движеньях проникла уже во все пределы Италии, что даже в малом уголке моей отчизны, [2] распространяясь подобно яркому пламени, обнаружился ее свет, так что не будь мои очи более чем жадными до ее сияния, лишь из зависти мог бы я умолчать о столь важных вещах, которые Ваши преизобильные заслуги понуждают меня разгласить по моей обязанности пред всем светом. [2] Кроме того, полученные мною от многих друзей сообщения о благосклонности, какую Ваше Превосходительство выказало, без всякой прежней моей заслуги, к моим сочинениям, изобразили мне Вашу душу столь благородной и щедрой, что чем мои книги скромней и ниже, тем более Вы, возвышая их своим суждением и разуменьем, заслуживаете, чтобы я, по Вашему благодеянию и приязни прославившийся в очах многих, оставался, в вечных узах нерушимого долга, слугою Вашего Превосходительства, обязанным чтить его со всевозможным усердием как своего владыку.

[3] Посему неудивительно, превосходнейший мой синьор, если, стрекаемый шпорой благодарности, а равно движимый силою Ваших доброт, я ловко поймал случай войти в обширный и пространный океан Вашей хвалы, посвятив Вам это мое сочинение, «Больницу помешанных», которое сделается как бы изображением моей любви и начертанием Ваших заслуг благодаря многочисленным примерам, в которых предмет и адресат соответствуют друг другу. [4] И какое заглавие, ей-же-ей, лучше бы подошло превосходному ремеслу знаменитейшего врача, чем «Больница неизлечимо помешанных»? Вполне резонно посвятить больницу тому, кто выводит из больницы тысячу недужных, помешанных — тому, кто знанием своей науки освещает школы и академии, неизлечимые недуги — тому, кто Махаоновой заботой (пользуясь словцом Баттисты Пио [3] ) избавляет несметные множества от безнадежных болезней и, как новый Эскулапий или современный Аполлон, дарует жизнь мертвым, а живых охраняет от смерти своими целебными снадобьями. [5] Древние, мой превосходнейший синьор, прекрасно могут хвалиться своим Асклепиадом из Прусы, который, говорят, человека, считавшегося умершим, вырвал из самых похорон и спас; Критобулом, который извлек из глаза Филиппа Македонского, не изуродовав лица, глубоко засевшую стрелу; Хироном, вернувшим зрение Фениксу, Аминторову сыну, который был вовсе его лишен; [4] и тысячей других особ, подлинно искушенных и совершенных во врачебной науке; но и нынешнему веку не должно переставать хвалиться, ибо Патерно имеет душу Галена, дух Гиппократа, утробу отца сего искусства, [5] который умел воскресить Ипполита, оживить Андрогея и самое смерть вернуть от смерти к жизни. [6] Вот почему я посвящаю эту мою книжицу Вашему Превосходительству, и как я разнообразными молитвами притворно упрашиваю богов древних, чтоб вылечили это чахлое стадо помешанных, так искренне молю, чтобы Вы, словно новый Гиппократ, постарались исцелить безумие Демокрита, или как новый Меламп — безумие Прета, царя аргивян, [6] и своею ученостью воскресили погибшее их благоразумие, чтобы мир познал, что нет иного отца его жизни и здравия, кроме знаменитейшего, редчайшего и несравненного Патерно. [7] [7] Немалою будет мне честью в очах мира, коль скоро он обретет достаточно разума, чтобы понять, что Ваше Превосходительство — виновник, а я — орудие его выздоровления, — если, однако, он постарается получить столь длительную передышку от непрерывного безумия, чтобы захотеть принять лекарство, и мало-помалу согласится на образ лечения, приличный его безрассудствам.

[8] Войдите же, превосходнейший синьор, в больницу и смотрите со всем удобством, в сколь великой неудобице пребывают эти помешанные и сколь много нуждаются в посещении Вашего Превосходительства, между тем как я, труба Ваших похвал, останусь ждать снаружи, в надежде, что моя Больница, почтенная присутствием Вашей доблести, сможет в скором времени восстановить утраченные силы и преобразиться в замок Атланта, [8] где люди всякого племени знали лишь жизнь веселую, счастливую и покойную. [9] Засим оставляю Вас, целуя руки Вашего Превосходительства.

[10] Тревизо, 25 февраля 1586 Вашего Превосходительства смиреннейший слуга

Томазо Гарцони

[1] Явная суетность, очевидная глупость, недвусмысленное безумие неких несчастнейших и злополучнейших людей, которые, с головой, дымящейся от спеси, с затылком, более легким, чем пан кукко, [10] и более пустым по части разума, чем пусты моллюски при ущербной луне, за всем тем полны исключительной самонадеянности, так как видят, что удача, подруга шутов (ибо, по слову Философа, [11] где меньше рассудительности, туда она устремляется с величайшей благосклонностью), возвела их на ту высоту, откуда они, подобно тыкве у незабвенного Ариосто, [12] в кратчайший срок рухнут, — вот важнейшая причина тому, что я, столь великим их сумасбродством изумленный и ошеломленный, после моего Театра мозгов [13] принимаюсь за строительство сей великолепнейшей Больницы, где тщеславное их безумие явится начертанными прописными буквами, в отдельной палате, изображенное мною в столь прекрасной и мастерской перспективе, что прочие помешанные их окружат [14] и они, как короли полоумных, пожнут от всех неумеренные рукоплесканья, дабы, покуда кипит горшок, дым, столь для них приятный, восходил дымоходом темени [15] с возрастающей силой.