– Слава Богу, это Хью! – кричали одни. – Он вернулся.

Другие плевали на дорогу передо мной.

– Уходи, Хью. Ты хуже дьявола. Посмотри, что с нами сделали. Из-за тебя.

К тому времени как я добрался до площади, там собралось человек семьдесят, почти весь наш городок. Люди обступили меня плотным кольцом.

Я остановился перед нашим домом. Две новые бревенчатые стены опирались на каменные колонны. Взявшись за восстановление постоялого двора, Мэттью намеревался сделать его лучше, красивее и прочнее, чем прежде. И снова злость всколыхнулась во мне черной волной. Будь они прокляты! Это я убил Норкросса. Я проник в замок. Какое же они имели право мстить всему городу?

Слезы подступили к глазам. Я плакал. Плакал так, как не плакал много-много лет, с тех пор как был ребенком.

Будь ты проклят, Болдуин. И будь проклят я сам. За глупую гордость.

Я опустился на колени. Жена, сын... Мэттью... Все погибли. Все погибло. Сколько смертей.

Люди стояли молча, давая мне выплакаться. Потом кто-то положил руку мне на плечо. Я проглотил слезы и поднял голову. Отец Лео. Раньше я никогда не обращал особого внимания ни на него самого, ни на его проповеди. Сейчас я молил о том, чтобы он не убирал руку, потому что только она не позволяла мне упасть на землю под бременем стыда и горя.

– Не кори себя, Хью, – тихо сказал священник. – Это не ты сделал, а Болдуин.

– Да, Хью, ты ни при чем, – поддержали его из толпы. – Ты не виноват. Это дело рук Болдуина.

– Мы платим положенное, и вот как этот ублюдок благодарит нас, – крикнула какая-то женщина.

– Хью должен уйти, – возразила другая. – Он убил Норкросса. Из-за него у нас одни несчастья.

– Да, он убил Норкросса. И правильно сделал! Кому еще из нас выпало такое горе?

Голоса звучали все громче. Одни защищали меня, другие проклинали. Несколько человек начали бросать в меня камни.

Одо и отец Лео пытались вразумить недовольных.

– Пожалей нас, Хью, – услышал я. – Пожалуйста, уходи, пока рыцари не вернулись.

Шум перекрыл громкий женский голос. Все повернулись и замолчали.

Это была Мари, жена мельника. Я помнил ее. Она была лучшей подругой моей Софи, и в тот день, когда Норкросс утопил ее сына, они вместе ходили к колодцу.

– Мы потеряли больше, чем вы. – Выступив вперед, она обвела толпу горящим взглядом. – Двух сыновей. Одного забрал Болдуин, другого – война. Да еще и мельница... Но Хью пострадал сильнее всех. Вы вините его, потому что боитесь указать на истинных виновников. Не Хью сжигал наши дома, а Болдуин.

– Мари права, – поддержал ее муж, Жорж. – Убив Норкросса, Хью отомстил и за нашего сына. – Он протянул мне руку и помог подняться. – Я рад, что ты вернулся.

– И я, – прогремел Одо. – Надоело пригибаться каждый раз, когда к городу приближается всадник.

– Верно, – закивал портной Мартин. – Не Хью виноват в наших бедах, а Болдуин. Но что мы можем сделать? Мы же все связаны с ним клятвой.

И вот тогда, в тот самый миг, когда я, глядя в глаза соседей и друзей, видел страх и беспомощность, меня вдруг осенило:

– Тогда откажемся от клятвы.

Все как будто онемели.

– Откажемся от клятвы? – ахнул портной.

Люди переглядывались и качали головами, как будто я предложил что-то безумное.

– Если откажемся от клятвы, Болдуин вернется. И тогда запылают уже не только наши дома.

– Когда он вернется, мы будем готовы к встрече, – громко сказал я.

Настороженная тишина повисла над площадью. На меня смотрели как на еретика, навлекшего своими словами кару на головы всех.

Я же знал одно: только это, эти слова и эта идея, принесет нам свободу.

Я вскинул руку и крикнул:

– Долой клятву!

Пробежав мимо опешившей стражи, Эмили постучала в дверь спальни Анны.

– Пожалуйста, госпожа, мне нужно...

Один из стражников попытался остановить девушку:

– Госпожа отдыхает.

– Мне нужно!

В ней все кипело. Герцог вернулся только поздним вечером, но сейчас Эмили даже не думала о нем – ее мысли занимала Анна. Анна, ее госпожа. Анна, которой она служила. Анна, преступившая черту, отделяющую добро от зла.

С самого утра она думала, ломала голову и молилась, но так и не нашла ответа на вопрос: что делать? Эмили понимала, что и сама преступила черту, когда помогла Хью. Помогла человеку, убившему одного из людей герцога. Уже за одно это ей грозила тюрьма. Снова и снова девушка спрашивала себя: "Если ты пересекла черту, готова ли идти дальше и потерять все? Лишиться семейного благословения, положения при дворе. Имени..." И каждый раз сама же себе отвечала: "А разве ты могла поступить иначе?"

Она толкнула дверь.