Проснулся Сайкан от какого-то жужжания, словно жук запутался в траве и никак не может выбраться. Он поднял голову, всхрапнул — сразу заколыхалось, поднимаясь, стадо. В той стороне, откуда доносились странные звуки, двигался столб света, то упираясь в заросшие кустами курганы, то чертя звездное небо. Словно гигантское белое щупальце, луч приблизился и охватил стадо. В глаза ударил яркий свет. Он ослеплял, околдовывал, вызывал ужас, но животные стояли, не шелохнувшись. Глаза их горели зеленым огнем и издали казались огнями далекого города…

Машина приближалась, а стадо будто окаменело. Ужас животных передался Сайкану. Он рванулся вперед, стоящие за ним антилопы устремились следом…

Сайгаки бежали в кругу света, сбившись плотным косяком. Фарщик на машине был опытный, умело держал сайгаков, заставляя их бегать вокруг машины. Там, за светлым кругом, стояла тьма, плотная, как стена, и повернуть туда было так же страшно, как прыгнуть в пропасть. После первых выстрелов несколько сайгаков осталось на такыре. Остальные побежали быстрее — миллионы лет сайгаки спасались от врагов бегством, и этот способ был самым верным в борьбе за существование, благодаря ему сайгаки сохранились со времен глубокой древности до наших дней.

…Охотники таились в темноте, неслышно крались наперерез, мелькали огоньки, хлопали выстрелы. Стадо рассеивалось, сайгаки выходили из смертельного круга, неслись, безумные, ослепшие, натыкались на кусты, выпутывались и вновь бежали…

Сайкан мчался по буграм и сухим травам. Осколок того страшного враждебного света разгорался в нем все жарче и жарче, становился невыносимым. Ничего больше не чувствуя, кроме заполнившей его боли, ткнулся он со всего бега в колючий, как проволока, куст. Он долго лежал с открытыми глазами, но ничего не видел, кроме вздрагивающей перед зрачками сухой веточки. Опять, как когда-то, уныло и монотонно гудел ветер, пошевеливал длинную шерсть на боках сайгака, унося с собой его последнее тепло. Медленно выплывала большая красная луна, выпутываясь из цепких пальцев саксаула…

II. ВСТРЕЧИ

МАСТЕРСКАЯ ЗВОНКИХ КАПЕЛЬ

День солнечный и ветер слабый, но такой пронзительный, дунет — словно уколет холодом.

В тени обрыва на стеблях и корнях травы повисли сизые бугристые сосульки: большие и маленькие, одни длиннее, другие короче. Ветер легко шевелит их, будто настраивает ледяные гусли…

А на солнечной стороне — ручеек, даже не ручеек, а струйка бежит, торопится среди плотного, видавшего и морозы, и оттепели, снега. Бежит, позванивает тревожно и весело. А снег — берег этого ручейка — колюч и тверд, и будто даже угрюм. Не тает, не отвечает на звонкий призыв воды.

Где же родился бесстрашный маленький ручеек? Чтобы узнать, лучше всего пройти по нему вверх.

…Вот она — мастерская звонких капель. Нужно не раз нагнуться и отвести руками голые ветки, чтобы войти в нее. Она окружена с одной стороны кустами и невысокими деревьями, а с другой и вовсе хода нет, там золотистым полукругом навис глиняный обрыв.

Ветер сюда не проникает, а солнца много, поэтому от голой земли обрыва струится теплый воздух. Все здесь наполнено движением и звоном. С сосулек стекает вода. Клинг-кланг, клинг-кланг — постукивают крошечные молоточки, без устали кующие этот маленький весенний ручеек.

Тинь-пинь, тинь-пинь — это уже не капли, а синицы на ветках торопят весну…

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВЕСНЫ

За окном в рассветной мути кто-то шагал прямо по лужам. Тонкий лед ломался и звучал: крупные льдины раскатывались и шуршали, мелкие позванивали тоненько и печально…

Я заторопился. Быстрей, быстрей!

Зарождающийся день был полон звуков. Где-то вблизи тенькал маленький колокольчик — синица. Над путанными узловатыми ветками груш неслась громкая чистая песня черного дрозда. Горло маленького певца, одетого в черное оперение, дрожало от напряжения. А дальше, очень далеко, сквозь прозрачный туман холодно синели горные пики.

Солнце катится вверх и наливает горное ущелье теплом и блеском. Вода в речке булькает и пенится. Лед местами провалился, открылись прозрачные оконца. Солнечные зайчики пляшут по разноцветной гальке. Там, где стаял снег, яркими пятнами проступает зелень. По зелени — подснежники, будто кто-то недавно прошел с дырявым ведром, наполненным известью или белой краской.

На цветок звонко опускается пчела — наверное, это ее первый вылет. Сколько сегодня такого первого: в норе проснулся барсук, на пригорке распустился цветок, под прогретым камнем шевельнулся жук…

Ворона сидит на ветке, вытягивает шею, тужится, а крика не слышно. Может быть, застудила горло? Вот еще напряглась, раздалось едва слышное «крук», потом щелчок и вдруг негромкая трель полилась над набухшими водой сугробами. Это она, ворона, поет!

Вторая ворона выделывает что-то непонятное — летит, летит, вдруг камнем падает к земле и снова взмывает ввысь. Птица все ближе, и уже видно — что-то держит в клюве. Бросает то, что несет, но догоняет, ловко подхватывает в воздухе и снова летит. Опять бросает, догоняет и так повторяется раз за разом. Но вот ворона промахнулась и даже вскрикнула от досады. Та штука, которую бросала и ловила, падает на снег.