Шрифт:
Почему-то и Булату нравится новый командир, только вот привычка плохая у Ромашки — мотает из стороны в сторону головой, словно его ниткой кто дергает: раз сюда, раз туда.
Грязно-мутные тучи затянули горизонт. Серебряные копья летели из одного конца неба в другой. Ломался и трещал небосвод. Дождевые космы, как гигантские метлы, носились по буграм и лощинам. Из-за невысокого, поросшего овсом холма несся неудержимый бурный поток. Вода ворвалась в лощину, угрожая пехотной колонне.
Раздалась резкая команда: «Полк, кругом, бегом марш».
Рядом с пехотным полком остановился у вспухшей реки 2-й дивизион. Кони, храпя и пятясь, вытягивали шеи к мутной желтой воде.
Бурный поток так же быстро исчез, как возник. Части тронулись в путь. За бугром виднелся Казачок и его тенистые сады. Колонна под бодрые звуки походного марша входила в село.
На заборах и стенах домов, привлекая к себе внимание красноармейцев, висели новенькие плакаты:
Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!Изображенный на плакате генерал, растопырив ноги, хлестал бичом старика.
— Ваня в баню, а Мишка подставляй горб. За все наш брат мужик в ответе, — начал жаловаться Чмель.
— Теперь поумнели, — ответил Кашкин, — слыхал, Селиверст, говорят, бегит с той стороны народ.
— Генералы, брат, мастаки, они воспитают…
На площади у школы ровными линиями вытянулись пушки, пулеметы, батальонные возы. Красноармейцы, воспользовавшись остановкой, расползлись по домам сушить одежду, белье.
13
В Казачке старый дом полупомещика-мельника, как разоруженный форт, по-прежнему стоял среди покоробленных мужицких изб. Сгорбленный мельник без прежней опоры — царского урядника — чувствовал себя неуютно. Двор забит чужими лошадьми, крикливыми людьми вновь переполнен дом, двери которого хлопают круглые сутки.
Всегда хлопают двери домов, и мельник остается даже без мельницы, и земля от бездельников переходит к настоящим хлеборобам, и вещи перемещаются, как люди, и люди по-иному начинают понимать значение вещей, когда до глубин обездоленных сердец доходит смысл этих значительных слов: «Мир — хижинам, война — дворцам!»
В роще, у запущенного пруда, сошлись бойцы дивизии.
Собрались, обвешанные сумками, биноклями, затянутые в ремни, командиры полков, батальонов и рот, молодые краскомы в отливающих лаком, хрустящих кожаных костюмах, комиссары и политработники, красноармейцы.
Расположились на выжженной траве в ожидании комиссара дивизии, вспоминали недавние горячие схватки с врагом. Нигде, ни в одной группе, не говорилось о предстоящих боях.
Вдали показалась знакомая фигура Борового. Рядом с ним шла начальница политотдела.
— Товарищи! — Коваль среди торжественной тишины открыла партийное собрание. — Великая честь выпала нашей дивизии: освобождать родные земли Украины. Путь у нас далекий и славный, но много трудностей у нас впереди. Об этом и будем говорить мы сегодня, товарищи коммунары. Враг нас — числом и техникой, а мы его — упорством, яростью, как большевики. Мы дети партии, а партия нам говорит, она требует, чтобы вы, которые здесь, и тысячи коммунистов, которые там, на фронте, смело повели в бой пятнадцать тысяч бойцов нашей дивизии…
Булат, прислонившись спиной к стволу древнего клена, смотрел на Марию. Ее широко раскрытые зеленоватые глаза горели, скрадывая изъяны изуродованного лица.
Вот она, пламенный оратор, суровая начальница, закаленный борец за великое дело. Куда девалась та робкая, нерешительная, как будто кем-то обиженная женщина, которая вела с ним задушевные беседы в своей комнатушке!
Алексею часто становилось не по себе оттого, что Мария проявляла к нему особое внимание, а он не мог ответить ей тем же.
Красноармейская форма, коротко стриженные волосы, внешняя грубоватость делали Марию порой совершенно не похожей на женщину. Алексей уважал в ней старшего партийного товарища, смотрел на Коваль как на верного друга, готового разделить с ним все радости и помочь в беде.
— Товарищи, — продолжала Коваль, — пять лет назад в Николаеве я видела, как отправляли на войну 58-й Пражский полк. Знаете, с какой речью обратился к царским солдатам их полковник? Речь состояла из четырех слов: «Поздравляю с походом, братцы». Вот этим и ограничилась вся политработа. Но мы, товарищи, мы должны быть среди людей. Говорить с ними, объяснять, своим большевистским словом распалять их сердца.