Она потеряла счёт времени и даже не успела осознать, как оказалась вместе со Стэном в спальне родителей Джуди. Он раздевал её трясущимися руками, нетерпеливо стащил бельё, принявшись неумело и спешно ласкать. «Чуть помедленнее, — попыталась усмирить его напор Мари, — и повыше. То, что ты ищешь, находится немного выше», — застенчиво хихикнула она, повернув голову вбок, и зажмурилась. Она понимала, что хочет этого, но испытывала колючую неловкость и мешающий блаженству стыд. Стэн волновался, она видела это по чередованию излишней осторожности и чрезмерной напористости. «Всё хорошо. Не торопись, расслабься», — заботливо приговаривала Мари, чтобы подбодрить его и успокоить. А в низ живота, наравне с возбуждением, вонзался страх, растекаясь ядовитой растерянностью по телу. Когда он лёг сверху и стал делать попытки войти в неё, Мари задержала дыхание и съёжилась, но продолжала гладить спину Стэна, не желая сдаваться и губить этот момент. Сильной боли не было, но кожа ответила лёгким зудом, внутри всё непривычно переполнилось. Неприятно стало, когда он начал ускоряться: «Тише, тише, прошу», — улетали в пустоту её тихие мольбы. Мари вдруг отчаянно захотелось, чтобы это быстрее прекратилось. Вскоре Стэн громко застонал и откатился в сторону, шумно переводя дыхание.

— Ух, здорово вышло! — радостно промямлил он и погладил Мари по плечу.

— А ты никого не забыл?.. — В её хриплом шёпоте почти не было упрёка. Стэн не ответил ей: сонно прикрыв веки, попытался взять её за руку, но Мари спрятала кисть за спину.

— Вот недотрога. Никогда не хочешь держаться за руки.

Минута странной тишины. По резко выровнявшемуся дыханию Мари поняла, что её парень заснул. «Ну, он хотя бы не был грубым», — снисходительно промелькнуло в её голове. Электронные часы на прикроватной тумбе показывали половину шестого утра, и Мари не могла оторвать взгляда от утекающего времени. Она представила, как вместо цифр отматываются её решения, беспечность и юность. Этот симпатичный голый мальчик рядом показался чужим и нежеланным. Ни капельки не любимым. Страничка прожитых лет. Мари не испытывала ни разочарования, ни сожаления, глядя на него, лишь сухую благодарность за бесценный опыт. Будто и не человек вовсе — воспоминание.

Осторожно поднялась, не издавая шума, быстро ополоснулась в ванной, чтобы окончательно прогнать хмель, и отправилась домой. Ноги утопали в грязных истоптанных сугробах, пока она бежала до такси, и всё вокруг казалось игрушечным, ненастоящим. Скорее бы доехать, нырнуть в свою уютную постель и забыться, провалиться в глубокий сон.

Но на половине пути она встрепенулась, жадно уставившись в окно, и скомандовала системе «Такси-Детройт» высадить её. Небо посветлело, плотные бледные тучи затянули его унылым ковром и вытряхнули вниз большие хлопья снега. Мари застыла перед домом Андерсонов и с тоской посмотрела на занавешенные окна: «Спит ли он сейчас? Так приятно думать, что он лежит на своём диване, укрытый широким тёплым одеялом и видит самые добрые сны. А вокруг упоительная тишина, оберегающая его покой. Как бы я хотела быть сейчас там, рядом с ним… Как же всё глупо сегодня вышло».

Медленно побрела вдоль улицы, кутаясь в шарф. Взглянув на одну из детских площадок меж домов, чуть слышно всхлипнула и прижала руку в зелёной варежке к груди: «Ты…» — дрожа, прошептала она.

Коннор сидел на качели в расстёгнутом пальто, поникнув головой, усыпанной крошкой снега. Сегодня в двенадцать часов ему нужно приехать в лабораторию Майкла и начать готовиться к операции, которая может его убить. Он не мог заснуть. Хотелось видеть мир вокруг, чувствовать жизнь, любовь, боль, радость и печаль. Пока он ещё может. Раздавшийся рядом хруст вывел его из задумчивости, и он увидел, как на соседние качели опустилась Мари и улыбнулась ему ломаной улыбкой.

— Почему не спишь, мой бравый Хартиган? Ты был на работе?

— Нет. Просто бессонница, — вяло отозвался Коннор, наблюдая за тем, как Мари достаёт пачку сигарет и с тяжестью в движениях прикуривает.

— Я брошу, — виновато пролепетала, зажав сигарету в губах.

— Ну, разумеется. — Он громко выдохнул и оглядел её с ног до головы. — Ты в одной варежке? — Нежно и печально улыбнулся ей.

— Упс!..

— Вечно что-нибудь теряешь.

— А ты дурень зато: раздетый тут сидишь, — проворчала Мари. Сняла с себя шарф и укутала им шею Коннора, затем села обратно и крепко задумалась, вспоминая минувший день. — Ты был прав насчёт меня: я поспешная, упёртая… Зачем только всё это сделала? Ушла сейчас с вечеринки — и вмиг отпустило: ни влюблённости, ни привязанности. Какой же я глупый ребёнок.

Сглотнула, глядя себе под ноги.

Она могла не называть вещи своими именами: Коннор почувствовал невысказанное в её голосе. Он не нашёл в себе острой ревности или сожаления: «Я разваливающийся кусок пластика, железа и органики. Разве я могу упрекнуть её в том, что она живая? По-настоящему живая. И так постоянно отталкивал её, на что я рассчитывал? Она не будет ждать меня вечность. Да и вряд ли я ей теперь нужен».

— Как можно было настолько забыться?.. — Покачала головой. — Зато теперь всё так ясно, так понятно, так хорошо! — Она закрыла глаза и подставила лицо холодным кружащимся снежинкам. — Ты мне нравишься, — чуть дыша проговорила Мари. — Нравишься. — Нервическая усмешка. — Нравишься, нравишься, нравишься. Господи, как же сильно!.. Мне хочется с себя кожу содрать. Мне хочется выбраться из этого детского тела и пустых мечтаний. Как же ты мне нравишься…

Обхватила себя за плечи руками, впившись ногтями в рукава, и ссутулилась, превозмогая собственную трусливость. Затем подняла голову и бесстрашно обратила к нему распахнутые грустные глаза. Она увидела, как шок превратил в застывший воск его черты, лишь глаза лихорадочно блестели и бегло изучали её.

Программе не под силу справиться с таким эмоциональным потрясением. Нули и единицы выбирали оптимальные пути решения проблемы, сердечный насос взял безумный темп, ноздри отчаянно втягивали морозный воздух, пропитанный сигаретным дымом и духами. «Почему? Почему ты говоришь это сейчас? Что я могу ответить? Вернее — что я имею право ответить? Если я сегодня умру, что с тобой станет? Вот на что я точно имею право — так это не открывать свой проклятый рот, не сметь привязывать тебя к себе. Только не сейчас… Почему ты всегда так искренна, когда я ни капли этого не стою?! В тебе столько жизни, столько чувств, и ты такая красивая, а я всего лишь жалкий сгусток боли. Как ты вообще можешь испытывать ко мне такое?»

— Ты молчишь? — прошептала Мари, чувствуя, как сердце готово пробить ей грудную клетку. — Ну, да. Конечно.

— Мари…

— Нет, нет, нет! Пожалуйста! Боже, не говори ничего! Какая же я глупая маленькая девочка! Зачем опять всё ломаю? Как я могла испортить единственное самое дорогое, что у меня есть?!

— Ты… ты не испортила… — Коннор взял её за руку, не понимая, как ему себя вести. Боль стала невыносимой, его начало мутить от стресса.

— Пожалуйста, прости, — тихо взмолилась она, подскочив на ноги и молитвенно сложив ладони у лица, затем попятилась спиной. — Прости.