Да, я пробовала жить дальше, три раза за четыре года сходила на свидания в поиске тех искр, которые испытывала с Лёней, но так и не нашла ничего. И всё же не теряла надежды, да вот только мужчины убегали от меня сломя голову, не в буквальном смысле, конечно.

— Игорь… — выдыхаю, вспоминая нового коллегу, которого уволили спустя неделю. — Да ты… — от возмущения я даже слов не нахожу. — Ты следил за мной? — поняла и так это, но пусть скажет мне в лицо.

— Присматривал, — признаётся, и от обиды и безысходности из глаз брызгает новая порция слёз.

— Как ты мог? Что это за игра такая? Ни себе, ни людям…

— Ты моя, Виктория, и я тебя никому не отдам, — цедит сквозь зубы, прижимая к себе так, что кости трещат.

— Что ты несёшь? — срываюсь на крик. — Где ты был четыре года? Думаешь, можно вот так явиться и решить за меня всё? — кричу, плачу и кулаками бью его по груди, а он даже не шелохнулся. — Ненавижу!

— Я знаю, — тихо произносит и, дождавшись, когда я выплесну все эмоции на его грудь, зарывается пальцами в мои волосы и, прижав голову к себе, успокаивающе гладит. — Знаю, — повторяет, пока я рыдаю, оставляя свои слёзы на его рубашке. — Но я тебя люблю и никому не отдам. Эти четыре года были сущим адом, думал пройдёт, столько лет прожил без этой любви, а на старости лет головой двинулся… — он делает паузу, глубоко вздыхает. — Не прошло, только хуже становилось.

Не знаю, сколько мы стояли посередине маленькой комнаты, будто застывшие в танце. В тишине помещения были слышны только наши сердца, мои утихающие всхлипы и его мерное дыхание.

Глава 38

Вика

Немного успокоившись, я пытаюсь вырваться из его объятий, но ощущение, будто запуталась платьем в терновом кусте.

— Мне домой надо! — в сердцах бросаю, подняв голову на него.

— Я отвезу, — сухо произносит и смотрит на меня взглядом, от которого можно растаять, как мороженое на солнце.

Не надо! Пожалуйста, не смотри на меня так. Я должна злиться, ненавидеть, оттолкнуть, но это сильнее меня. Чувства к нему сильнее меня самой, объятия его согревают лучше, чем открытый огонь, этот запах, который въелся под кожу и преследует меня четыре года, будто мёд разливается по венам.

— Обойдусь, — бурчу, вопреки мыслям, и наконец выпутываюсь из его лап.

— Вика, — протягивает моё имя, словно пробует его на языке. — Не веди себя как ребёнок. Да, я облажался, но я всё объяснил, — после его слов застываю на полпути к выходу.

Разворачиваюсь медленно и шаг за шагом приближаюсь к нему.

— Объяснил? Ты думал, шантажом заставишь меня работать в твоей гостинице, покаешься, какой ты трус, и я раскрою объятия? — задаю вопросы и вижу по его лицу, что, да, он так и думал.

— А что ты хочешь? Я говорил искренне, признался в чувствах, чего никогда в своей жизни не делал. Что тебе ещё надо? Что нос воротишь... — не успевает договорить, как моя ладонь оставляет след на его щеке.

— Не приближайся ко мне, или я плюну на всё, и даже суд меня не напугает, — шиплю ему в лицо, разворачиваюсь на каблуках и покидаю помещение.

Из здания вылетаю как пуля из дула пистолета, не видя перед собой ничего от пелены слёз. Понимаю, что на общественном транспорте я не поеду, чтобы не ловить на себе чужие взгляды. Забираюсь в такси, которых рядом с гостиницей много, называю адрес, отворачиваюсь к окну и бесшумно плачу.

Возможно, я не права. Лёня и вправду признался, и такому, как он, это наверняка далось тяжело. Но я так не могу. Не могу поверить ему, и снова остаться с разбитым сердцем в руках. Вернулся бы он тогда, даже спустя долгие месяцы, я бы всё простила, поверила и доверилась, но сегодня… боюсь. И это его «нос воротишь» выбило меня из себя.

— Красавица, у тебя всё в порядке? — раздаётся голос водителя с восточным акцентом.

— Всё отлично, — бурчу, так и не повернувшись от окна.

— Нехорошо, когда девушка плачет, — цокает языком. — Обидел кто? — не унимается мужчина.

— Ноготь сломала, — бросаю и больше не отвечаю на его вопросы, только короткое «спасибо», когда выхожу у многоэтажки.

В квартире играет музыка и пахнет чем-то вкусным, а я присаживаюсь на пуфик у входа и смотрю в пустоту, так и не раздевшись.

— Вик, это ты? — слышу голос сестры, но не отвечаю, и тогда она выходит на встречу. — Вик? — Ева смотрит на меня, и не так давно высохшие слёзы снова катятся по щекам. — Мам, ты чего? — опускается передо мной и берёт мои руки в свои. — Что случилось?

Она уже достаточно взрослая, чтобы я могла открыть ей душу. Ева моя сестра, мой ребёнок и моя лучшая подруга, впервые я выкладываю ей всё, как есть, не утаивая ничего.

— Боже, — коротко бросает, обняв меня и давая выплакаться.

И только когда я перестаю, она словно ребёнка раздевает, снимает обувь и ведёт на кухню, где наливает чай.